И вот, значит, едем мы с Надькой в Таллин, дело происходит в августе 1991 года, в Эстонии уже бешеные цены — свободная экономика во всей красе. И Надька слёзно переживает из-за того, что нам не хватает на простейшие вещи, про всякую роскошь не говоря. Один раз нам захотелось мороженого, заходим в кафе, видим цены — и настроение у неё испортилось на весь день, я редко её видел такой огорчённой. Но дело было не в жадности, она из-за всего могла расстроиться: заходим в местный зоопарк, видим там карликового бегемота, похожего на чёрную кожаную сардельку. И Надька видит, что у него шкура от толщины полопалась, и до слёз жалеет несчастного, хотя кто ему велел столько жрать?
Хорошо. Наступает 19 августа. Друг-попутчик, простите за невольный каламбур, с утра сообщает нам о путче. Я звоню в родную газету «Собеседник» — там секретарша рыдает: нас закрыли, мы забаррикадировались, не возвращайся! Ну, думаю, сейчас Надя выдаст истерику: если она так из-за бегемота принялась, то что же из-за нашей и вашей свободы! Ничего подобного — в ней появился даже какой-то боевитый азарт, она с большим аппетитом съела арбуз, убедительно пропищала что-то билетной кассирше, зубами вырвала аэробилеты на Москву, и тем же вечером мы стояли на баррикадах у Белого дома.
Там была довольно разношёрстная публика, но что мне однозначно бросилось в глаза — так это преобладание хмурых мужчин и весёлых, разгорячённых опасностью, уверенных в победе женщин. Самых разных — от старшеклассниц до почтенных преподавательниц родного университета. Самыми беспечными были старые и малые — девчонки и старухи, чья беспомощность особенно ужасала меня: онито куда в случае чего? Предчувствовали они, что ли, животным своим инстинктом, что обойдётся?
Мы много ездили — фиг ли, двадцать два года, у меня командировки, у неё страсть к туризму. И в Крыму я лишний раз убедился, до чего их волнует всё крошечное, насколько им по барабану действительно важное. Идём, допустим, с той же Надькой в гурзуфский магазин, ей нравятся там шорты, но они ей по причине крайней худобы велики. Плакать не плачет, но огорчена капитально. В тот же день катаемся на водном велосипеде и попадаем в шторм, да такой, что еле успеваем к берегу: я успел перепугаться, а этой хоть бы хны, напевает, хихикает. В такие минуты на них особенно злишься: что же, я выхожу трусом? Злишься, конечно, не на них, а на собственное слабодушие. И я однажды в раздражении объяснил себе эту женскую черту не самым лестным для них образом. Просто у них мозги, грубо говоря, меньше наших, и потому всякие мелочи они ещё могут вместить, а серьёзные опасности попросту не доходят до их сознания.