Весна (Пепперштейн) - страница 12
И снова мы шли и шли, в любую погоду, между Переделкино и Баковкой, между киевской и белорусской ветками. И волчонок с князьком следовали за нами. Коля Вольф был уроженцем Белоруссии, а Княжко возрастал в Киеве, посему в обращении к ним мы часто употребляли выражение «подданный Бастинды», «вассал Гингемы», на что галантный Княжко неизменно возражал: «Я принадлежу только вам, Феи Убивающего Домика, Феи Убивающей Воды!»
Коля в ту пору писал исторический «роман-эссе» о Карамзине, а также публиковал какие-то фельетоны под псевдонимом Джонни Волкер. Княжко работал над повестью «Дядя Яд». Содержание повести:
Умирает старый человек, по профессии психолог, в прошлом — психоаналитик-педолог. Делом своей жизни он считает фундаментальный труд «Первослов», посвященный основным, первоначальным словам ребенка, с помощью которых маленькое существо пытается обозначить ближайших к нему людей. Чтобы понять смысл этих слов, следует отчасти расчленить их, отчасти отразить в зеркале. Герой интерпретирует МАМА как АМ-АМ, то есть как ЕДА — одновременно запрос на первоеду и указание на то место-существо, которое является источником этого живого питания. ПАПА он истолковывает как ТА-ТА, то есть, в соответствии с учением Отца Фрейда, ПАПА это возможность наказания (получить А-ТА-ТА) — воздетый перст, отцовский фаллос, готовый стать орудием возмездия за младенческую шалость. БАБА (БАБУШКА) связывается со сном, с БАЮ-БАЮ. Бабушка есть фигура усыпляющая, она восседает у кровати засыпающего, вяжет (как Парки, прядущие нити судьбы) и рассказывает предсонные сказки, поет колыбельные. В силу этой связи с миром снов и засыпания слово БАБА, относимое младенцем к бабушке, затем становится в русском вульгарном языке обозначением женщины вообще. (Поскольку и слово «спать» имеет сексуальный смысл.) ТЕТЯ происходит от ТО-ТО. ТЕТЯ и ДЯДЯ обозначают одновременно родственников и в то же время вообще чужих людей («не подходи к тете», «не подходи к дяде», «чужая тетя», «чужой дядя»). При всей этой чуждости-родственности, ТЕТЯ и ДЯДЯ имеют серьезные различия. Если ТЕТЯ — это чистая объектность, обтекаемая, полая, то ДЯДЯ — это субъект, у которого что-то есть, и это нечто должно быть вытребовано. Поэтому ДЯДЯ происходит от ДАЙ-ДАЙ (в младенческом произношении «дяй-дяй»). Ответом на ДЯДЮ является НЯНЯ, то есть «НА-НА», жест давания, предоставления.
Не закончив своей поздней и основной работы, психоаналитик умирает. К моменту смерти ему исполняется девяносто девять лет. Повесть начинается словами: «Не дотянув одного годка до столетнего возраста, я умер». Он попадает в Рай, где встречает всех своих родных. В Раю, как и полагается, царствует блаженство. Через некоторое время у героя появляется смутное чувство: чего-то не хватает. Здесь о чем-то умалчивают. Есть одно место в Раю, куда избегают прогуливаться. В этом месте герой вдруг вспоминает, что в числе прочих родственников у него когда-то был еще и дядя. Он его мало знал, видел всего несколько раз, забыл о нем, однако в Раю он его не встретил. Он спрашивает о нем. В ответ — замешательство. Блаженные почему-то не понимают простого вопроса «Где дядя?», как будто с ними говорят на неведомом языке. Все как будто бледнеет в ответ на этот вопрос, и душа героя вдруг начинает быстро идти вниз, падать, как бы проваливаясь сквозь бесчисленные слои небес. Небеса уже не «держат» его. В конце этого падения выясняется, что дядя в аду и что условием райского сосуществования было не воспоминание его, забвение о нем. Вспомнив о дяде (случайное, в общем-то, воспоминание), герой исключил себя из райского мира. В результате он попадает туда, где находится дядя — это небольшой ад, где кроме дяди никого нет. Особых страданий тоже нет, вот разве что немного тесновато. Этот ад слегка напоминает знаменитый ад Свидригайлова — комнату с пауками, впрочем, без пауков. Похоже на обычную камеру-одиночку. Грешный дядя вначале радуется прибытию племянника (а то даже поговорить не с кем), но быстро выясняется, что говорить им не о чем — они почти не знают друг друга. К тому же дядя банален, как всякий закоренелый преступник-рецидивист. Единственное, на что он способен, это рассказы о совершенных им многочисленных убийствах. Вскоре Высшие Силы изымают героя из «мира дяди». Под конец ему предлагают выбор между двумя видами перерождения: стать россыпью ароматных подснежников или же необозримой мокрой грязью, слякотью, покрывающей все пространство России. Психоаналитик выбирает второе, говоря, что подснежники хотя и милы, но локальны и недолговечны, а русская слякоть есть и будет всегда — она возрождается каждую весну и царствует до поздней осени. К тому же она отражает небо. «Я бы не хотел стать недрами земли, но мокрой поверхностью быть согласен. Я счастлив, что смогу обнять Родину свою — об этом я не смел даже и мечтать. Ведь единственный настоящий рай — это слияние с возлюбленной, а я всю жизнь любил Россию». Он будет огромным, плоским, вечным, чавкающим и всхлипывающим под бесчисленными ногами и колесами. Разостлаться под ногами других — это ли не подлинное величие? Его всегда тянуло и к глобальности и к самоотдаче. В сущности, это материалистический финал.