— Генрих, — произнес он хрипло. — Генрих де Валуа…
Это было приглашение, мольба. Глаза колдуна закрылись, тело обмякло, руки и ноги задергались. Потом он вдруг выпрямился, хотя голова по-прежнему безвольно лежала на груди. Казалось, Руджиери спал. Снова сверкнуло лезвие, отрезанная голова голубя мягко упала на пол, левая рука колдуна принялась искать перо.
Козимо обмакнул перо в окровавленную голубиную тушку и стал писать на сверкающей поверхности зеркала почерком моего мужа.
Катрин
Делаю это ради любви к тебе
Рука Руджиери замерла над стальным зеркалом в ожидании моего вопроса.
— Наши сыновья, — сказала я. — Они все умрут, не оставив наследников?
Пауза. Пальцы Руджиери задрожали.
Править будет один мой наследник
— Один наследник? — уточнила я. — Франциск будет править один?
Перо не двигалось. Франциск был болен. Если он единственный наследник Валуа, тогда что станет с его братьями?
— Почему эта кровь? — продолжала я. — Почему кровь на лице Карла и Эдуарда? Почему появился Наварр? Может, это он их убьет?
Уничтожь то, что ближе к твоему сердцу
— Значит, мне следует погубить Наварра? — пробормотала я. — Прежде чем он заберет трон у наших сыновей?
Уничтожь то, что ближе к твоему сердцу
— Нет! — воскликнула я. — Не могу…
Я закрыла лицо ладонями. Руджиери взял меня за плечи и потряс.
— Катрин! Я открыл круг. Мы должны из него выйти.
— Не могу, — причитала я. — Не могу убить Наварра. Милого невинного мальчика…
— Наварр не появлялся, — твердо заявил Руджиери. — Я видел лишь мальчика с конюшни, черного эфиопа с соломой в волосах.
— Мне казалось, что я достаточно сильная, — простонала я. — Но я ошибалась.
— Будущее не зафиксировано, — заметил колдун. — Оно текуче как океан, и вы, Катрин, контролируете течение.
Я подняла на него глаза.
— Кровавый поток. Ответьте, Козимо, как мне его остановить? Как спасти моих сыновей?
Моя мольба обезоружила колдуна. На долю секунды спокойствие оставило его, и я увидела бесконечную нежность, беспомощность и боль. Он протянул к моей щеке дрожащие пальцы, потом отдернул их и постарался успокоиться.
— Пойдемте, Madame la Reine, — произнес он и взял меня за руку.
В Париж я вернулась вовремя: успела проводить свою дочь Елизавету в долгое путешествие, к ее мужу, королю Филиппу Испанскому. Я плакала, прощаясь с ней, потому что представляла, что ее ожидает: одиночество среди иностранцев, муки постижения чужого языка. Пока ее экипаж был в дороге, я отправила ей первое письмо, чтобы дочери не пришлось долго ждать весточки из дома.
Во время моего отсутствия Карл де Гиз и кардинал Лотарингский приводили в порядок финансы Франции. Это было необходимо — страна почти обанкротилась, и кардинал, надменный дурак, придумал решение: отказ в выплате довольствия французским солдатам, пришедшим с войны. Это, в сочетании с энергичным преследованием протестантов, навлекло на него и его брата презрение простых людей.