Лицо Карла исказила злобная гримаса.
— Тогда надо уничтожить их всех! — прошипел он. — Зачем их жалеть, maman? — Он уже не шептал, а кричал: — Убить мерзавцев! Убить их всех! Всех до единого!
Тут Таванн принес чернильницу. Я посмотрела на встревоженное лицо вновь появившегося стражника. Он находился за дверями, но, услышав громкий голос короля, прибежал на помощь.
Я жестом велела Таванну поставить чернильницу на пол подле меня. Эдуард протянул мне перо.
— Покажем, что мы лучше наших врагов, — подбодрила я короля. — Мы не станем трогать невинных.
Он притих, уставившись на приказ.
— Когда это начнется?
— Сегодня, — ответил Эдуард. — За час до рассвета. Тебе лучше оставаться в спальне. Я вызвал дополнительную охрану. Мы не можем подвергать тебя опасности.
Тяжело дыша, Карл посмотрел на брата и снова перевел взгляд на список, который держал в руке.
— Пусть все они подохнут как собаки, — заключил он, — а их души попадут в ад.
Я торжественно подала ему перо.
Я и Эдуард несколько часов оставались с Карлом — успокаивали его и следили, чтобы он не покидал своих апартаментов. К одиннадцати часам мы с младшим сыном разошлись по своим комнатам. Мы решили, что будет лучше уйти спать как обычно, не вызвав ни у кого подозрений. Пока фрейлины готовили меня ко сну, я всеми силами скрывала нараставшую тревогу и отпустила их, пока они не заметили мою нервозность.
В кровати я не только уснуть, но и успокоиться не могла. Окно моей спальни выходило на двор Лувра, и я была в ужасе, представляя, что вскоре там увижу. Проворочавшись два часа, я зажгла лампу, накинула пеньюар и отправилась по затемненным комнатам в кабинет.
В комнатке без окон было жарко и душно, но там я чувствовала себя в безопасности, скрытая от посторонних глаз. Я заперла дверь и решительно взялась за корреспонденцию: письма от иностранных дипломатов и петиции. Я начала читать; попытка оказалась тщетной. Почти час я смотрела в письмо нашего посла в Венеции и пыталась понять, о чем идет речь. По глупости я стала придумывать ответ, но ничего не приходило в голову, и я бросила перо. От жары закружилась голова. Я откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и ударилась в воспоминания.
Вот Марго в красивом свадебном платье и ее улыбка, которой она очаровала Наварра. Вот Руджиери, стоящий в толпе во время бракосочетания. Его волосы сильно поседели. Он не улыбнулся, когда мы встретились глазами. Неужели он по-прежнему находится на опасных парижских улицах?
Вот Генрих Наваррский. Маленьким мальчиком он выбежал из теннисной галереи во двор и вместе со мной увидел горы трупов. Видит ли он их сейчас?