Было в нем что-то от раковины морской. Может, изгиб чуть смазанного гребня, словно перетекающего в клешни, охватывающие виски и скулы, в защищающий челюсть наустник, или безупречные переливы и извивы светлых и темных полос, напоминавшие радужную пленку разлитого по воде жидкого греческого огня, только монохромную. Рэндалл никогда не носил шлемов с забралами — они слишком ограничивали видимость, а он, как опытный полководец, весьма ценил возможность видеть поле.
— Как ты отводишь стрелы? — спросила она. Он поглядел в ее сторону с проблеском интереса.
— Никогда даже не думал об этом. Вообще, как мне кажется, с наступлением зрелости я утратил многое из того, чем владел. Есть вещи, сделать которые может только ребенок. Поверишь ли, в тринадцать лет я был способен на расстоянии сломать ножку у кровати, сорвать с гвоздя картину в тяжелой раме. — Он улыбнулся воспоминаниям детства. — А теперь, чтобы напиться, я должен встать, пересечь комнату, налить воды в кружку, тьфу! Тягомотина.
Она хихикнула.
— А ты? Ты ощущаешь себя ребенком?
— Только с очень немногими людьми, — отвечала она осторожно. — С тобой. С де Грасе. Он… ну, выглядит так словно десятками оперировал заклятых на крови.
— Интересно, — протянул Рэндалл. — Надо будет присмотреться. То-то он смелый.
Аранта неумело улыбнулась, сверкнув во тьме белизной зубов, и кивнула, указав подбородком на кружку, возникшую в районе его левого локтя.
— Эй! — притворно удивился Рэндалл. — Ее здесь не было! Это ты сделала?
Она покачала головой:
— Я даже не смотрела в ту сторону. А коли смотрела бы — Ничего бы не вышло. Желание должно быть коротким, сильным… злым. Тогда и шатер с кольев можно сорвать.
— Ты можешь?
— Прикажи.
— Аранта, — — сказал Рэндалл, — мне очень нужна эта победа. Очень. Больше, чем жизнь, больше, чем воздух. Я не постою ни за какой ценой. Есть битвы, когда недостаточно ни преданности, ни денег. Я загнал зверя к самому его логову, и теперь, развернувшись к берлоге спиной, он еще способен создать так называемый переломный момент. По моим подсчетам, у Брогау больше людей. Значительно больше. Он может позволить себе поставить лучников нацеленными в спину собственной пехоте. Кто не идет вперед, тот не пойдет назад. Если мы не победим завтра, я погибну. Погибнут все, чьи имена упоминались рядом с моим. Когда все рациональное учтено с обеих сторон, мне остается пользоваться только иррациональным.
— Почему ты говоришь мне это? Он встал.
— Потому что хочу, чтоб ты сделала мне эту победу, и не говори, будто ты этого не можешь.
Их встретившиеся глаза были как кремень и огниво.