Старший долил в кружку, выпил и, глядя на бутылку и соизмеряя, чтобы хватило всем, стал наливать небольшими порциями и передавать кружку по кругу. Все неотрывно следили за бутылкой и за очередным пьющим. На долю женщины — ей протянули последней — осталась меньшая порция, но и ее она всю не выпила, остаток осторожно, что-то тихо приговаривая, вылила в костер.
— Хозяину чума дала, чтобы не сердился, не делал нам плохо, — объяснил старик, видя, с каким недоумением и интересом наблюдали мы эту сцену.
Я обратил внимание на замшевые чехлы, висевшие недалеко от входа.
— Что в них? — спросил я.
— Иконы. Давно дал поп, — пояснил старик, — Учил молиться. Велел: пусть всегда висят в чуме. Потом больше не приезжал. Мы положили их в мешки из ровдуги, боимся попортить, когда кочуем.
Между тем мясо было съедено. Тут же все достали из карманов трубки и, набив табаком, закурили. Один из. молодых эвенков затяжно закашлялся.
— Грудь больной, кровь выходит. Совсем больной, — пояснил мне старик.
— Наверное, туберкулез? — спросил я.
Старик согласно закивал головой.
Мне вспомнился рассказ доктора на заседании нашей студенческой Сибирской секции, которого мы пригласили после его поездки по Восточной Сибири с комиссией медицинского обследования народностей Севера. Он тогда сообщил, что в некоторых районах севера Восточной Сибири высокий процент заболеваемости населения туберкулезом. Это объясняется заражением от тесного общения, плохо, а то и вовсе немытой посудой, поголовным курением — от детей до стариков, включая и женщин. При этом они курят иногда из одной трубки, пуская ее по кругу…
Вспомнился мне и наш конюх-переводчик в Первой Колымской экспедиции якут Михаил Седалищев. Он прибыл к нам с группой рабочих из Алданского приискового района. Михаил никогда не мылся в устраиваемые нами банные дни.
— Ополоснешься, сменишь белье — сам поймешь, как хорошо чистому. Будто помолодеешь на несколько лет, — уговаривали его рабочие.
— Сох, нет. Шипко жарко. Не могу. Так хорошо, учу-гей, — отнекивался Михаил, чередуя русские и якутские слова.
Его далеко не каждодневное умывание ограничивалось лишь смачиванием середины лица и глаз. Он и не купался никогда в реке или озере, даже в самые жаркие дни, потому что совсем не умел плавать. — Как же ваши рыбаки не боятся плавать по реке или даже в море? Ведь если лодка перевернется, то они утонут, раз не умеют плавать? — задал я ему как-то вопрос.
— Утонут, — спокойно ответил Михаил. — Значит, так
хочет хозяин моря или реки.
Зато я также знал, что местные жители очень честные, совсем не знают воровства. У них нет ни замков, ни запоров даже в якутских хижинах, где их можно встроить. Когда хозяева хижин уходят или же уезжают на некоторое время, они просто снаружи подпирают дверь палкой, чтобы было видно, что их нет дома. А их лабазы вообще невозможно запереть. И хранящиеся там продукты и даже ценные вещи — оружие, меховая зимняя одежда, некоторый запас патронов, продовольствия — они защищают лишь от медведя или росомахи.