«Ай да жена у меня, – с удовольствием думал Брокар. – Знает дело лучше самого распрекрасного управляющего. Кабы ей мой нос, я бы ей и совсем не нужен был».
Брокар невольно представил свой мясистый нос на худощавом, милом личике жены и улыбнулся.
– Чему ты улыбаешься? – поинтересовалась Шарлотта.
– Так, ничему. Уж больно утка хороша.
– Ну так и ешь, пока свежа, – сказала жена и тоже улыбнулась.
Когда рассказ о выставке бы закончен, Генрих Афанасьевич, отвлеченно постукивая ножом и вилкой о тарелку, внезапно и как бы невзначай произнес:
– Душа моя, тут Алеша Бурдаков высказал одну прелюбопытную идею.
Шарлотта поморщилась, словно муж заговорил о чем-то неприличном, и неприязненно произнесла:
– Мон шер, ты же знаешь, как я отношусь к этому Калибану.
– Что делать, Ариэль у меня лишь один, и это – ты, – с улыбкой сказал Брокар. – К тому же он давно уже не Калибан.
– Ну да. Ты его выдрессировал и научил ходить на задних лапах. Но этого мало, чтобы превратить дикаря в джентльмена. В душе он все равно людоед и сожрет тебя при первой же возможности.
Генрих Афанасьевич вскинул густые брови:
– Меня?
– Ты видишь только то, что хочешь видеть. С виду он свеж и румян, но сердцевина у него гнилая. Не сомневаюсь, что этот дьявол предложил тебе совершить какую-нибудь гадость.
Брокар добродушно рассмеялся:
– Ангел мой, с тобой решительно невозможно говорить. Ты знаешь наперед все, что я собираюсь сказать.
– Я просто знаю Бурдакова, – возразила Шарлотта. – Ну да бог с ним. Что за дело он предложил?
– Дело простое. Нужно перелить духи Любэна в наши флаконы и пустить их на продажу. А потом, когда разразится скандал, открыть людям правду.
Шарлотта замерла с открытым ртом. Затем, справившись с изумлением, охнула:
– Господи боже мой! И это ты называешь хорошей идеей?
– Отвлекись на минуту от своей ненависти к Бурдакову и оцени все здраво, – сказал Брокар. – Мы запустим поддельного «Брокара» в продажу, а после, когда пойдут жалобы на низкое качество – а они обязательно пойдут, – объявим через газеты о подвохе. То-то удивятся московские барышни и их супруги, когда поймут, что оказались в дураках. Они на собственной шкуре убедятся, что наши духи ничем не хуже французских!
Шарлотта, однако, не разделяла оптимизма мужа. Она прищурила карие глаза и сказала:
– А что, если не получится? Что, если клиенты заметят подвох?
– Тогда я публично объявлю себя дешевым мыловаром и перестану выпускать духи, – сухо произнес Генрих Афанасьевич. – Но этого не произойдет. Мои духи не хуже любэновских, а лучше, и ты об этом знаешь.