– Что за картина?
– Брейгель. «Опасность обоняния». – Шатров внимательно следил за реакцией Корсака. – Слыхал про такую?
Корсак невозмутимо покачал головой:
– Нет.
Шатров усмехнулся и ткнул пальцем в стакан:
– Давай-ка еще по сто грамм.
Глеб налил следователю водки, себе смешал коктейль. Едва они взялись за стаканы, как в дверь позвонили – коротко и робко, совсем не так, как Шатров. Корсак положил дымящуюся сигарету на край пепельницы и пошел открывать. За дверью стоял молодой парень в очках, с напряженным, умным лицом, похожий на студента-старшекурсника престижного вуза. Это был давнишний помощник Шатрова.
– Шатров здесь? – спросил лейтенант.
– В комнате. Вы бы хоть представились, что ли…
– Алексей Синицын.
Корсак отошел в сторону, впуская оперативника. Синицын вошел и протопал прямо в комнату, оставляя на ковре аккуратные мокрые следы.
– Можете не разуваться, – с ухмылкой поговорил ему вслед Корсак.
– Синицын! – приветствовал молодого оперативника Шатров. – Выпей-ка, брат, с нами. Корсак, накапай моему напарнику.
Корсак достал третий стакан.
– Товарищ майор, вы же знаете, я не употребляю, – сказал Синицын с упреком и покосился на Корсака. Во взгляде его сквозило неодобрение.
– Это приказ, – сказал Шатров.
Лейтенант вздохнул, взял стакан и, ни слова не говоря, вылил содержимое в рот. Даже не поморщился.
– Вот и ладно, – сказал Шатров. – Теперь можно и ехать. Ключи от машины не потерял?
– Мне нельзя за руль, – отозвался Синицын унылым голосом.
– Почему?
– Я выпил.
– А, ну да, как это я сразу не подумал. Ну ничего, я поведу.
Майор поднялся с кресла, пригладил на плешивом лбу прядку волос и протянул Корсаку руку. Тот ее пожал.
– В рискованные игры ты играешь, парень, – сказал Шатров. – Не считай себя самым умным. Повторяю: если пойму, что ты замешан в чем-то нехорошем, я тебя по стенке размажу, понял? Твое счастье, что Дзикевич умер естественной смертью и что в квартире не нашли твои отпечатки.
– Нельзя найти то, чего нет, – спокойно заметил Корсак.
Шатров внимательно посмотрел на него, вместо ответа вынул изо рта давно догоревший окурок и с силой вдавил его в пепельницу.
В прихожей Шатров еще раз, не стесняясь в выражениях, высказал Корсаку все, что думает о журналистах и о нем лично, снова напомнил о перспективе быть размазанным по стенке и ушел, жутко недовольный и Глебом, и состоявшимся разговором, и всей журналистской братией.