— Фома Фомич… — заговорил было совершенно потерявшийся дядя, — это Сережа, мой племянник…
— Ученый! — завопил Фома, — так это он-то ученый? Либерте-эгалите-фратерните>*! Журналь де деба>*! Нет, брат, врешь! в Саксонии не была! Здесь не Петербург, не надуешь! Да плевать мне на твой де деба! У тебя де деба, а по-нашему выходит: «Нет, брат, слаба!» Ученый! Да ты сколько знаешь, я всемеро столько забыл! вот какой ты ученый!
Если б не удержали его, он, мне кажется, бросился бы на меня с кулаками.
— Да он пьян, — проговорил я, с недоумением озираясь кругом.
— Кто? Я? — прикрикнул Фома не своим голосом.
— Да, вы!
— Пьян?
— Пьян.
Этого Фома не мог вынести. Он взвизгнул, как будто его начали резать, и бросился вон из комнаты. Генеральша хотела, кажется, упасть в обморок, но рассудила лучше бежать за Фомой Фомичем. За ней побежали и все, а за всеми дядя. Когда я опомнился и огляделся, то увидел в комнате одного Ежевикина. Он улыбался и потирал себе руки.
— Про иезуитика-то давеча рассказать обещались, — проговорил он вкрадчивым голосом.
— Что? — спросил я, не понимая в чем дело.
— Про иезуитика давеча рассказать обещались… анекдотец-с…
Я выбежал на террасу, а оттуда в сад. Голова моя шла кругом…
С четверть часа бродил я по саду, раздраженный и крайне недовольный собой, обдумывая: что мне теперь делать? Солнце садилось. Вдруг, на повороте в одну темную аллею, я встретился лицом к лицу с Настенькой. В глазах ее были слезы, в руках платок, которым она утирала их.
— Я вас искала, — сказала она.
— А я вас, — отвечал я ей. — Скажите: я в сумасшедшем доме или нет?
— Вовсе не в сумасшедшем доме, — проговорила она обидчиво, пристально взглянув на меня.
— Но если так, так что ж это делается? Ради самого Христа, подайте мне какой-нибудь совет! Куда теперь ушел дядя? Можно мне туда идти? Я очень рад, что вас встретил: может быть, вы меня в чем-нибудь и наставите.
— Нет, лучше не ходите. Я сама ушла от них.
— Да где они?
— А кто знает? Может быть, опять в огород побежали, — проговорила она раздражительно.
— В какой огород?
— Это Фома Фомич на прошлой неделе закричал, что не хочет оставаться в доме, и вдруг побежал в огород, достал в шалаше заступ и начал гряды копать. Мы все удивились: не с ума ли сошел? «Вот, говорит, чтоб не попрекнули меня потом, что я даром хлеб ел, буду землю копать и свой хлеб, что здесь ел, заработаю, а потом и уйду. Вот до чего меня довели!» А тут-то все плачут и перед ним чуть не на коленях стоят, заступ у него отнимают; а он-то копает; всю репу только перекопал. Сделали раз поблажку — вот он, может быть, и теперь повторяет. От него станется.