— В Парижском университете, так же как и в Салернском, предписывают лечить нагноение глаз методом подвешивания больного за ноги…
Молодой человек обошел сидящего на плаще мужчину и внимательно посмотрел на него.
— Ты учился в одной из медицинских академий? Откуда тебе известен этот метод?
— У меня был великий учитель.
— Гм-м-м… Впрочем, наш бюргермейстер кое-что о тебе рассказал. Наши ремесла разительно отличаются. Вы терзаете и убиваете, мы уберегаем и лечим. Но правда заключается в том, что мы оба имеем дело с телом человека.
Ставший рядом с молодым человеком Венцель Марцел, оглядываясь по сторонам, нетерпеливо сказал:
— У меня совсем нет времени на пустые разговоры. И я привел тебя, Гельмут, не для научных споров.
— Ну уж, конечно, бюргермейстер, вам не терпится узнать, будет ли у вас палач или проблема, — откровенно произнес молодой человек и с присущей молодости беспечностью громко рассмеялся.
Венцель Марцел недовольно огляделся и сердито фыркнул.
— Если этот человек позволит мне ощупать его руку, я смогу дать свое заключение…
Мужчина поднялся на ноги и задумчиво посмотрел на лекаря. Через несколько мгновений он решительно протянул искалеченную руку молодому человеку.
— Вот она…
Гельмут взглянул в глаза палача и почувствовал, как по его спине пробежала мелкая дрожь. Но он тут же овладел собой. Видно, не зря в свои студенческие годы днем он прилежно учился в университете, а по вечерам отчаянно пил и дрался в многочисленных харчевнях Парижа и на его кривых улочках.
Левой рукой лекарь взял больного за локоть покалеченной руки, а правой сжал запястье. Затем, отпуская и вновь сжимая сильной хваткой, прошелся по всей кисти.
— Где больше всего болело? — растерявшись, спросил Гельмут. Он никак не ожидал, что этот человек не издаст ни крика, ни единого стона. Вот только несколько крупных капель выступило на большом бугристом лбу и до невозможности расширились зрачки, что свидетельствовало о невероятной боли.
— Везде. Но мне теперь все стало понятно, — тяжело выдохнул мужчина.
— Тогда нужно зажать ладонь между двумя дощечками, туго перебинтовать и уповать на милость Божью. А еще пить теплое вино с гвоздикой и тертыми зернышками мака. Если через три дня локоть не станет бордовым, тебя любит Бог. Если ты грешник, то уже завтра станет ясно — спасет ли тебя отнятие руки. Отсутствие значимого количества гноя указывает на отмирание плоти. Но присутствие боли еще обнадеживает. В первом я исхожу из уроков моего университетского преподавателя Ги де Шолиака. Во втором я опираюсь на собственные наблюдения за пациентами.