Он отбросил в сторону мысли о требовательном вожделении, полностью сконцентрировавшись на ее удовольствии, жадно слизывая сливки с каждого облепленного сладкой массой соска, втягивая ее груди в рот. Ее глаза были сомкнуты, но губы полуоткрыты, словно внимая необыкновенной сказке. Милый крольчонок. Он растирал ладонями живот, руки скользили вниз, пальцами расправляя тугие черные завитки. Контраст между иссиня-черными завитками и жемчужной кожей вызывал в нем самые эротические эмоции, делал Шарлотту совершенно неотразимой. Она была воплощением крайностей, превращаясь из служанки в богиню. Из кролика в пантеру. Он зачерпнул еще малинового мусса из хрустальной чаши и залил нижние губки и ягодку промеж них.
И тут уж он устроил себе настоящее пиршество. Терпкий аромат ее тела, смешанный со вкусом десерта, сделал его почти неуправляемым. Он зарылся носом в ее буйных завитках, вдыхая малину и присущий ей цитрусовый аромат, неустанно смакуя ее набухший бутон, и, наконец, был вознагражден, когда она вся напряглась, едва не срывая тугие узы, выкрикивая его имя с каждым приступом оргазма. Вот где была настоящая пытка! Шарлотта взлетала все выше и выше, пока не взмолилась прекратить это. Но он не прекращал. Не мог.
Убедившись, что у нее больше не осталось сил к сопротивлению, он обрезал веревки и стал сбрасывать с себя одежду, пока не оконфузился, как зеленый юнец. Она кошечкой обвилась вокруг, потираясь об него всем телом. Он проник, наконец, в сладостное жаркое лоно, он припал к ней поцелуем, одарив собственной влагой. По телу пробежала дрожь, он еще сильнее впился в губы, почувствовав, что теперь уже она клеймит его, превращая в своего раба. Он стремительно падал, кружась, теряя точку опоры.
Но теперь она поймала его. Удерживала в медовом плену. Обвивала ногами, приподнималась ему навстречу. Самообладание дрогнуло, и теперь уже она, крепко прижимая к себе, заставляла его войти глубже. Теперь уже она лишила его разума, ритмично сотрясая его тело, словно из них двоих именно она была мастером.
Предполагалось, что все будет просто, примитивно. Но было что-то в Шарли Фэллон, что осложняло их единение. Она — воплощение всего, к чему он питает отвращение: ловкая, изворотливая женщина, — и все же он никак не мог насытиться ею. С малиновым вкусом или без него. С присущим только ей апельсиновым запахом, заставлявшим снова и снова жадно целовать каждый дюйм ее тела.
Она воровка. Лгунья. Шлюха. Но только сейчас эти слова не имели абсолютно никакого значения.
Все тело Шарлотты болезненно ныло, словно ее жестоко избили, но истина заключалась в том, что всю ночь напролет она подвергалась испытанию блаженством. Когда она проснулась, все следы Бэя и всего того, чем они вместе занимались, исчезли — за исключением шоколадного пятна на наволочке. В какой-то момент он размазал на ее губах птифур, а затем начисто вылизал их. Остатки мусса тоже не пропали даром. Она сбилась со счета, сколько раз они доводили друг друга до полного восторга.