Вернулась жена, Лена. В квартире темно, грязь болотная, стул сломан, с потолка течёт. Телевизор воняет как вулкан, кот сбежал. На комоде горят свечи, Иванов пишет стихи.
Если вам понадобится однажды повернуть вспять коней апокалипсиса, возьмите дочь майора ВВС, намусорьте ей в гостиной и залейте сверху водой. Вы удивитесь, насколько покорённые ею когда-то мужчины лучше всех готовят, стирают и моют пол. А если запрячь в телегу, как удивительно быстро бегут.
Известный психотерапевт Хеллингер советовал не копить раздражение. Претензии, по Хеллингеру, следует высказывать. Но с уважением к слушателю, мягко, обосновано. Нужно подчеркнуть важность каждого пункта. Лена так и поступила. Она взяла твёрдую на вид ножку от стула и мягко спросила, в каком возрасте Иванову хотелось бы умереть. И подчеркнула важность этого вопроса, сделав несколько шагов в сторону жертвы.
В следующие полчаса Иванов устранил течь, вкрутил пробки, выгреб мусор, вытер пол и принёс с улицы кота. Чужого, но кому это важно, когда речь идёт о любви к жене. Весь вечер потом они жарили сырники и улыбались друг другу.
Я вчера звонил Иванову, он сказал мне „Привет, Ленка“ и что смотрит психологический сериал, потом перезвонит. Учитывая, что я никакая не Ленка, крепко его там накрыло. Цитировать стихи Иванова не стану. Слишком много в них интимных подробностей о жизни мужчин и пылесосов.
Юля, если у Вас нет сил писать мне письмо, пришлите фотографию. Взгляд женщины бывает выразительней, чем её тексты.
С надеждой на ответ, искренне ваш,
Алексей…»
Всё. Сложил листок, положил на тумбочку. Юля смотрела на меня серьёзно, но без той неподъёмной апатии, какая бывает в глазах при депрессии. Потом выбралась из-под одеяла, запахнула халат, нащупала тапки.
— Простите, я забыла. Как вас зовут?
Речь ей давалась тяжело. Говорила она чуть слышно, будто проталкивая слова сквозь закисшее горло. Я помог встать. Видимо, голова её кружилась. Мы подошли к окну. Смотреть было не на что.
Санитарка вела через двор группу печальных товарищей. Два медленных человека с лопатами курили под деревом, по ветвям ходила ворона. Воронье воспитание требовало нагадить на курящих, но птица всё не решалась потратить заряд, боялась промазать. Юля вернулась в постель, отвернулась к стене и больше не шевелилась. Может быть, уснула.
Я не знаю, зачем мне это надо. Я не вожу старушек через перекрёстки, не снабжаю салакой бездомных кошек. Наоборот, однажды огрел с плеча живую крысу, поварёшкой. И не жалею. Считаю, что отомстил ей за распространение чумы четырнадцатого века. Но вот жаль мне эту Юлю. Пишу для неё дурацкие тексты, сижу ночами. Только бы вытащить её из этого медленного чёрного ада.