Герман завел в магазин и набрал номер реба Авраама Ниссена. Через несколько секунд он услышал голос Шевы Хаддас.
"Кто это?"
"Это Герман Бродер, Тамарин муж". Он торопливо произносил эти слова.
"Я сейчас позову ее".
Он не мог сказать, сколько ждал — минуту, две, пять. То обстоятельство, что Тамара подошла не сразу. могло означать только одно: Маша уже звонила. Наконец он услышал Тамарин голос — голос звучал не так, как вчера. Она спросила чересчур громко: "Герман, это ты?"
"Да, это я. Я все еще не могу поверить, что то, что случилось, действительно случилось".
"Ну, это случилось. Я смотрю в окно и вижу улицу Нью-Йорка, полную евреев. Бог благослови их. Я даже слышу, как рубят рыбу".
"Ты же в еврейском квартале".
"В Стокгольме тоже были евреи, настоящие евреи, но здесь все немножко как в Наленчеве".
"Да, кое-что из той жизни сохранилось. Тебе кто-нибудь звонил?"
Тамара ответила не сразу. Потом она сказала: "Кто мне мог звонить? Я никого не знаю в Нью-Йорке. Тут есть — как это называется? — землячество. Мой дядя хотел поспрашивать их, но…"
"Ты еще не спрашивала о жилье?"
"Кого я должна спрашивать?3автра я схожу в землячество. Может, они помогут мне. Ты обещал позвонить вчера вечером"
"Мои обещания не стоят и пенни".
"Все это странно. В России было очень плохо, но там люди по крайней мере держались друг за друга; в лагере или в лесу — мы, заключенные, всегда были вместе. В Стокгольме мы тоже были все вместе. Здесь я впервые одна. Я смотрю в окно, и у меня такое чувство, что я не имею никакого отношения ко всему этому. Ты не мог бы зайти ко мне? Мой дядя уехал, а тетя уходит в магазин. Мы могли бы поговорить".
"Хорошо, я приду".
"Приходи. В конце концов, мы когда-то были родственниками", — сказала Тамара и положила трубку.
В тот момент, когда Герман вышел на улицу, рядом остановилось такси. Денег, которые он зарабатывал, едва хватало на кусок хлеба, но ему надо было торопиться, если он не хотел отнять у Ядвиги весь день. Он сел в такси, и его внутренняя растерянность прорвалась смехом. Да, Тамара тут; это не галлюцинация.
Такси остановилось, Герман заплатил и дал шоферу на чай. Он позвонил, и Тамара открыта ему. Прежде всего ему бросилось в глаза, что лак с ее ногтей исчез. Она была в другом, темном платье, а ее волосы были слегка растрепаны. Он заметил даже несколько седых прядей. Она почувствовала, что ему неприятно видеть ее наряженной как американскую куклу, и она снова вернулась к стилю Старого Света. Теперь она выглядела старше, и он видел морщины вокруг ее глаз.
"Тетя только что ушла", — сказала она.