Ядвига положила руку ему па плечо. "Постель готова. Я постелила чистое белье".
Герман зажег свет. Мрачно мерцали свечи. Ядвига прошла в ванную. Она сохранила ритуал деревенской женщины, от которого никогда не отклонялась. Она полоскала рот, прежде чем идти в постель, мылась и расчесывала волосы. Даже в Липске она содержала себя в безукоризненной чистоте. Здесь, в Америке, она слушала по польскому радио всевозможные гигиенические советы. Войтысь еще успел высказать последний протест, прежде чем стемнело окончательно — и тут же полетел в клетку вместе с Марианной. Он тесно прижался к ней, сидя на жердочке. Так они неподвижно просидят до восхода солнца и, возможно, испытают предчувствие великого покоя — смерти, которая освобождает человека и зверя.
Герман медленно раздевался. Он представил себе Тамару, как она с широко раскрытыми глазами лежит без сна в доме своего дяди и широко раскрытыми глазами глядит в темноту. Маша, скорее всего, сейчас стояла неподалеку от Кротон-парк или на Тремонт-авеню и курила. Парни проходили мимо нее и присвистывали. Возможно, рядом с ней остановился автомобиль, и кто-нибудь пытался подцепить ее. Может быть, она уже сидела в машине.
Зазвонил телефон, и Герман поспешил к аппарату. Одна субботняя свеча догорела, но другая еще мерцала. Он поднял трубку и прошептал: "Маша!"
Несколько секунд было тихо. Потом Маша сказала: "Ты лежишь в кровати со своей крестьянкой?"
"Нет, я не лежу с ней в кровати".
"Ну, а где еще? Под кроватью?"
"Где ты?", — спросил Герман.
"Какая тебе разница, где я? Ты мог бы быть со мной. Вместо этого ты проводишь ночи со слабоумной из Липска. К тому же ты завел себе еще одну. Твой двоюродный брат Файвел Лембергер — ни что иное, как жирная шлюха в твоем вкусе. Ты с ней уже спал?"
"Пока что еще нет".
"Кто она? Ты вполне можешь сказать мне правду".
"Я же тебе сказал: Тамара жива, и она здесь".
"Тамара мертва и гниет в земле. Файвел — одна из твоих лапочек".
"Я клянусь прахом моих родителей, что это никакая не лапочка!"
На другом конце провода возникла напряженная тишина.
"Скажи мне, кто она", — стояла на своем Маша.
"Моя родственница. Сломленная женщина, потерявшая своих детей. "Джойнт" помог ей перебраться в Америку".
"Почему ты тогда сказал, что это Файвел Лембергер?", — спросила Маша.
"Потому что я знал, как ты подозрительна. Если я упоминаю о женщине, ты немедленно думаешь, что…"
"Сколько ей лет?"
"Старше меня. Она развалина. Ты действительно думаешь, что реб Авраам Ниссен Ярославер стал бы давать объявление в газету из-за моей любовницы? Это благочестивые люди. Я же говорил тебе, позвони ему и сама все выясни".