К 1980 году Питер и я постоянно набрасывались друг на друга. Питер не увольнял меня, но мы не могли поладить. Он был сыт по горло моей героиновой привычкой и поставил мне ультиматум.
— Выбери, куда хочешь поехать лечиться, и я заплачу, — сказа Питер. — Но ты не потащишь всю организацию за собой.
Время от времени мысль об отпуске казалась привлекательной, особенно когда мы находились в турне. Питер хотел знать, где я был и что делал каждый час каждого дня. Я чувствовал себя, будто за мной всё время следят, и мне это не нравилось. «Почему ты мне надоедаешь?» — иногда я кричал ему. Наркотики делали меня параноиком.
Я даже подумал об уходе. Но в то же время я не хотел расставаться с роскошным образом жизни, первоклассными номерами, наркотиками и групи.
Питер был устрашающего типа, массивным человеком, с избыточным весом, со всклокоченной бородой и быстро редеющей шевелюрой. Но, что более важное, он был практичным и преданным менеджером, который знал все тонкости музыкальной индустрии. Его заслуга в международном успехе группы не меньше, чем самих музыкантов.
Что касается Бонэма, временами у него выпирала очень неприятная часть — злость, замешанная на фрустрации, которая росла из смешанного чувства в отношении самих Led Zeppelin. Он любил играть в лучшей группе в мире, и весь светился, когда критики называли его барабанщиком номер один. Но с увеличивающейся частотой, он всё больше негодовал по поводу гастролей или конкретного концерта, когда попросту был не в настроении. Как и остальные музыканты, Бонэму больше не нужно было играть за деньги. Так что, когда его душевное состояние противилось очередному рейсу до следующего концерта, когда его большое сердце и тоска по семье страдали от нахождения вдалеке от дома, он говаривал мне: «Становится тяжелее быть там, где я не хочу быть. Я продолжаю дело, потому что другие люди зависят от меня. Но вскорости я брошу всё. Я должен».
Тридцатиминутные соло Бонэма, от которых иногда палочки в щепки разлетались, а руки кровоточили, — были в какой-то степени способом избавиться от гнева и боли.
Джимми Пейдж был сложным человеком, но его преданность группе не подвергалась сомнению. Zeppelin были его детищем, его созданием, и его энтузиазм оставался сильным. Но здоровье Джимми постоянно беспокоило нас, во многом из-за вегетарианства, граничившего с недоеданием. Он казался таким хрупким и чаще других подвергался простуде. Но его страсть на сцене никогда не иссякала.
Джимми и я были очень близки в ранние дни группы, хотя в поздние годы мы проводили гораздо меньше времени вместе. Вне сцены мы, бывало, увлекались коллекционированием произведений искусства, но когда я начал тратить деньги на наркотики, то больше не мог позволить себе потакать художественным вкусам, и мы с Джимми отдалились. Он никогда не кичился своим состоянием, воспринимая его как средство приобретения уединения, и поддержки пристрастия к кокаину и героину. Но больше всего остального, музыка и Led Zeppelin были его истинной любовью.