— А теперь попробуй вытащить меня отсюда, — сказал Гэвин Клейтону, — и я пристрелю тебя на месте.
Клейтон пожал плечами и закрыл дверь.
— Не уходишь, так садись, — продолжал Гэвин, — бери табак, закуривай. — Ты тут не чужой, знаешь, где я его держу.
Клейтон нашел на каминной полке трубку, набил и не спеша раскурил. В трубе завывал ветер. Гравюры криво висели на горбатых стенах из адобы, когда-то гладких и ровных, а теперь потрескавшихся и осыпающихся. На французском диване зияли дыры, прожженные окурками. Дощатый пол из полированной сосны покрылся слоем грязи, грязь набилась во все щели и въелась в дерево. В воздухе стоял запах старого сала. Запах упадка и разложения.
Когда Клейтон вновь повернулся и взглянул на старика, в нем уже не было прежней твердости, он начал оттаивать. Он почувствовал жалость, и это чувство сближало его с Гэвином больше, чем кровная связь, в которую он когда-то верил. Он подошел к старику совсем близко и опустился на одно колено — теперь ему была видна каждая пора на сухом желтом лице Гэвина.
— Я виделся с Лорел. Она рассказала мне, за что ты убил Сэма. Она сказала, что я — не твой сын.
Гэвин помолчал минуту, и по пустым глазам невозможно было понять, что он чувствует, потом вздохнул.
— Она мне никто. Пусть говорит все, что хочет.
— Поехали со мной, — порывисто сказал Клейтон. — Не бросай свою жизнь под ноги людям, которые того не стоят. Я собираюсь в Калифорнию, едем со мной. Это новая страна, Гэвин, нетронутая, как когда-то эта долина. Ты сможешь там жить в мире и умереть в мире.
— Я готов умереть сейчас, — сказал Гэвин. — Я старый усталый человек. Когда я приехал сюда, меня звали ехать дальше, в Калифорнию. Я не поехал. Я не родился здесь, как ты, но здесь я стал человеком. Это моя долина, она всегда была моей, моей и останется. Моя по праву — никому ее не отнять! — Он взглянул на Клейтона — почти нежно. — Ты не мой сын. Я растил тебя двадцать три года, и любил как мог, но это тебя ни к чему не обязывает. Я убил Сэма Харди, и ты мне ничем не обязан. Я убил твоего отца… как и отца Лестера. Теперь вы оба ничего мне не должны.
Он уронил голову на грудь и из-под редких бровей смотрел на Клейтона каким-то странным взглядом, в котором вызов смешался с чем-то более глубоким — с печалью. Он как будто хотел засмеяться, но смех не получился, только хрипло забулькало в горле. Медленно опустилась рука, он растопырил пальцы, словно хотел оттолкнуть Клейтона, хотя тот не двигался с места.
— Я знаю, — сказал Клейтон. Старик отвернулся к окну и устремил взгляд в темноту. — Гэвин, я не позволю, чтобы ты сидел здесь один и ждал, пока они прийдут по твою душу. Нельзя, чтобы они вот так, тебя взяли. Одинокого…