— Это — два моих помощника, шериф, — холодно сообщил Риттенхауз, вызванный из своего номера в «Великолепной».
— Помощники шерифа! — фыркнул шериф Брейди. — Послушайте-ка, Риттенхауз, эти два ваших так называемых помощника уже с неделю гуляют у нас в Таосе — так успели наскандалить, что их пора в каталажку сажать. Ну, я знал, кто они такие, поэтому не трогал их. Но два дня тому назад среди ночи они куда-то уехали, а на следующее утро у одного человека с пастбища среди холмов исчезли два десятка лошадей. Одно дело — коровы, Риттенхауз, а другое — лошади. Прошлой ночью я нашел ваших ребят у костра вблизи Прохода Красной Горы, а эти лошади были привязаны к колышкам в двадцати ярдах от них. Я думаю, это не оставляет места для сомнений у вас в мыслях, а, шериф Риттенхауз? У меня так нет. Один из моих помощников погнал животных обратно в Таос, ну, а я подумал, что лучше мне заехать сюда и привезти этих парней к вам. В Таосе мы конокрадов вешаем. Я не намерен расправляться с подчиненными другого служителя закона без его ведома — вы понимаете? Но я был бы рад узнать, что вы собираетесь сделать.
Риттенхауз оглядел его. Шериф был невысокий, гибкий, голубоглазый, с ухоженными пшеничными усами. В Таосе он был известен как человек твердый и справедливый.
— Вот что я вам скажу, шериф, — сказал Риттенхауз. — Я понимаю, что вы имели в виду, когда сказали, что лошади — это не коровы. Я намерен отправить этих моих людей в городскую тюрьму и отдать их под суд. Или, если хотите, можете забрать их обратно в Таос и судить там. И, конечно, я верю вам на слово, шериф, относительно случившегося.
— Я думаю, у вас есть для этого все основания, шериф Риттенхауз… — любезно улыбнулся шериф Брейди.
Арестованных отправили в тюрьму и поместили по отдельности в разные камеры под надзором молодого помощника шерифа Уильяма Кайли. Ближе к вечеру Гэвин приехал в город верхом и присоединился к обоим шерифам у Петтигрю, где они пили французский коньяк из его личных запасов до глубокой ночи. Шериф Брейди заснул в гостевой спальне в доме у Гэвина под толстым шерстяным одеялом и чистыми белыми простынями, в которые он был завернут вместе с носками и кальсонами. За завтраком они с Гэвином беседовали как старые друзья — Гэвин даже пообещал привезти несколько бутылок того самого конька «Наполеон», когда в следующий раз будет ехать через Таос — как вдруг услышали топот копыт в прерии, отдаленные крики, а потом деликатный стук в дверь.
Дороти Рой молча прошла через комнату и открыла. Там стоял Риттенхауз, еще более траурный чем обычно, с легким налетом пыли на щеках и на лбу. Его темные брови были нахмурены. Он с опаской переступил порог, держа шляпу в руках.