Изгнание беса (Столяров) - страница 18

И тогда Милн лег на землю и почувствовал, как обжигающая плазма душной многотонной тяжестью наваливается на спину. И он дышал ею и глотал ее, потому что иначе было нельзя. А потом он встал и стряхнул с себя пузыри пены. И спустился с холма. Слабое мелкое солнце Аустерлица уже взошло над вылизанной равниной, и в редком белесом тумане его он увидел снежные обглоданные сквозные костяки танков и муравьиные тела между ними. И он пошел прочь отсюда, проваливаясь в орыхлевшую губку. И его догнал Боливар и сказал, что было трудно активизировать болота – сон, летаргия очагов, Хиндемит полез в трясиye и утонул в ней. Милн смотрел на шевелящиеся губы совсем не разбирал слов. Он очень торопился. Жанна лежала на разбомбленном склоне, лицом в мокрый дерн. Он подумал, что она умерла, как все остальные, и перевернул ее. Но она была жива – мотыльковые веки дрогнули.

Милн задохнулся.

– Отнеси меня наверх,- попросила она.

Милн поднял ее и понес на вершину холма. Она была тяжелая, и он боялся, что уронит. Боливар хотел помочь, но он не позволил. Он вскарабкался на самую макушку, уже подсушенную солнцем, и положил ее на землю.

И Жанна прижалась к земле щекой и сказала ему: – Жизнь …

Милн сначала не понял, он решил – это остатки пены, ризоиды, гнилая органика, но Жанна смотрела неподвижными глазами, и тогда он нагнулся – из коричневых трещин земли вылезала первая, молодая, хрусткая, зеленая, сияющая трава.

Воздух горел. Как и положено в преисподней. И кипел смоляной пар в котлах – мотоциклетным урчанием. Желтые волны бороздили пространство. Накрывали лицо. Внутри их была раскаленная пустота. Жар и сухость. Лопалась натянутая кожа. – Пить . . .- попросил он. Где-то здесь была Лаура.- Воды . . .- В горле хрипело. Деревянный язык царапал рот. До крови. Которой не было. Она превратилась в глинистую желчь и огнем растекалась по телу. Он знал, что так будет долго. Тысячу лет – бесконечность. Пламя и желчь. И страх. И кошачьи когти, раздирающие внутренности. Темная фигура отца Герувима, по пояс в густых лепестках огня, торжественно поднимала руки. Звенела яростная латынь. Соскальзывали рукава сутаны. Жилистые локти взывали к небу. Око свое обрати на мя, и обрету мир блаженный и вечное успокоение! . . Небо безмолвствовало. Вместо него был дым от горящей серы. Ватный и глухой. Радостные свиные морды, оскалившись загнутыми клыками, выглядывали оттуда. Похожие на полицейские вертолеты – он как-то видел во время облавы. Точно такие же. Хрюкали волосяные рыла. Морщились пятачки с дырами ноздрей. Они – ждали. Когда можно будет терзать. Он принадлежал им. Бог отступился. Они протягивали желтые когти. Сияющий серебряный крест отца Герувима был последним хрупким заслоном.