– А критерии? – насторожился Кирилл.
– Простые: базовые знания и желание работать двадцать четыре часа в сутки. Увлеченных людей ищу, не отбывающих повинность. Советский стиль младшего научного за сто двадцать в месяц у меня не поощряется. Подходит?
– Вполне.
– Вот и договорились.
Милославский обернулся ко мне, спросил:
– Владимир, если не ошибаюсь? А вас что задержало? Чем могу?
– Да у меня вопросы все больше о смысле жизни и устройстве мироздания, – засмеялся я. – Есть теория, что это вообще такое, этот самый Отстойник?
– Есть, как не быть. Сколько ученых, столько и теорий. А если на базаре поспрашивать, то их еще будет множество. Теория в наших краях как дырка в заднице – у каждого одна есть.
– И все же?
Милославский поднялся, подошел к доске и мелом начертил две длинные параллельные прямые.
– Я вам свою собственную излагаю, так что прошу принимать во внимание, – он задумчиво почесал в бороде. – Представьте, что это ручей. Или река. Река времени. Текущая из неизвестным нам истоков и утекающая в неизвестные моря. Мы видим только тот ее участок, который в силе обозреть с бережка или максимум – с холмика. Мы не знаем, через какие места течет она в верхнем в своем течении и нижнем, начинается ли она и заканчивается, или бесконечна.
Он набросал несколько закорючек, больше напоминающие сперматозоиды, и продолжил:
– Это – слои реальности. Разделить их между собой пространство не может, мы просматриваем все пространство до невероятных далей в те же телескопы, и разделяться они могут только временем. Вот смотри… – он щелкнул пальцами, затем продолжил: – Звук исчез вместе с тем, как прошла доля секунды. А что еще мы оставили эту самую долю позади? Мы не способны сдвинуться назад или вперед во времени даже на миллиардную ее долю, для нас это более недостижимо, чем солнечное ядро, туда мы хотя бы в теории можем проникнуть.
– Это что получается, – вмешался Кирилл – Время протыкает миры как шампур по вашей теории?
– С бесконечно тонким шашлыком, – кивнул Милославский.
– И как это к Отстойнику?
– Случаются всякого рода катастрофы. Большие, маленькие, совсем незаметные в масштабах мира, как наше с вами исчезновение. И тогда течение подхватывает сорвавшуюся щепку, травинку или барахтающегося в воде муравья, и несет его дальше. Как нас в данном случае. Оно может дотащить его до водоворота и утопить, а может загнать в какую-нибудь заводь, где он будет вращаться на одном месте. Где скапливается мусор – получаются плотины.
Он помолчал, задумчиво глядя на свой невнятный рисунок, затем решительно перечеркнул его перпендикулярной чертой: