Возможно, моя собственная судьба была бы ко мне более благосклонна, если бы я сумела закрыть глаза на поведение мужа, как это сделала моя мать. Но, в отличие от матери, я никогда не хотела быть королевой и не была готова к такому самопожертвованию. Теодор продолжал потчевать меня травяными отварами, но я к ним почти не притрагивалась. Рыжая соперница не шла у меня из головы. Каждый вечер я заставляла фрейлин отправляться на прогулки верхом, чтобы вновь и вновь внимательно ее рассматривать. Она была на удивление хорошенькой. Ее кожа поросла нежным пушком, отливавшим золотом на закатном солнце. Прекрасные густые локоны ниспадали по спине до самой талии. До меня дошли слухи, что именно эта рыжая грива свела с ума моего супруга. Вышивая, я представляла, как стану выдирать ее волосок за волоском. А моя соперница сидела, скромно потупив взор, старательно водила иголкой по ткани, а когда я отвлекалась, обменивалась с товарками ядовитыми смешками. Отвергнутая женщина не стала бы так смеяться, и фрейлины не вели бы себя столь дерзко. Прислушиваясь к их болтовне, я забывала о вышивании и колола пальцы. Однажды вечером, когда мы, по обыкновению, шили, беседуя о судьбе Неаполя, я краем глаза заметила, что рыжая украдкой достала что-то из выреза платья, с лукавой улыбкой продемонстрировала подругам и спрятала обратно. Молниеносный жест ускользнул бы от кого угодно, но не от такого стража, как я. Прежде чем мой здравый смысл успел вмешаться, я вскочила на ноги и подбежала к любовнице Филиппа, кокетливо свернувшейся среди шелковых подушек. Она отпрянула, защищая грудь, но я оказалась проворнее. Я бросилась на соперницу, словно сокол на голубку, повалила ее на пол, надавила коленом на грудь. Не слушая криков остальных дам, я с треском разорвала лиф ее платья и достала клочок бумаги. Рыжая с жалобным писком закрывала лицо, в которое я собиралась вцепиться ногтями. Мадам де Галлевин и Анна де Бьямонте схватили меня за плечи и оттащили от поверженной соперницы. Сжимая записку в руке, я велела всем убираться. Фрейлины, включая испанок и бедную мадам де Галлевин, поспешно удалились, напуганные моими воплями.
Я заперла дверь на ключ и опустилась на пол, стараясь отдышаться. Записка пахла духами Филиппа, и я молила Господа, что все это оказалось ошибкой. Пожалуйста, Господи. Ну пожалуйста. Я разрыдалась, потому что заранее знала ответ.
Собравшись с духом, я прочла: «Мадам, между нами все осталось по-прежнему. После второй стражи в библиотеке. Ваш Ф.». «Кто осмелится?» — «Я осмелюсь!» В голове у меня беспрестанно крутились слова нашей свадебной клятвы. Я повторяла их снова и снова.