Я сама не заметила, как погрузилась в сон. В два пополудни в комнату заглянул Мануэль. Мне, привыкшей просыпаться в тесной интернатской комнатушке, показалось, что во сне я перенеслась под своды языческого храма. Я вскочила, дрожа всем телом.
— Агеда приготовила нам поесть, — сообщил Мануэль, просунув голову в дверь. — Спускайся на кухню, когда будешь готова. Потом я расскажу тебе о первом визите Хуаны и Филиппа в Испанию, — добавил он.
Я умылась в чистой до блеска ванной комнате с большой белой ванной на бронзовых львиных лапах. Над умывальником висело зеркало в потрескавшейся деревянной рамке со стершейся от времени ртутью. Поглядев на свою сонную физиономию, я осталась вполне довольна. Эту девушку я определенно знала лучше всех в доме.
Мы пообедали на скорую руку: окорок по-горски, маслины, твердый сыр, хлеб. Агеда опять расспрашивала меня о семье и учебе. Обычно мне было куда проще рассказывать старшим о родителях, бабушках, дедушках, тетях и дядях, чем о скучной интернатской жизни. Но с Агедой я освоилась настолько, что выложила буквально все: и о мучительных сомнениях в собственном уме, и о любви к литературе, и о вечерах в музее Прадо, и об отношениях с матушкой Луисой Магдаленой. Мне давно не приходилось встречать такой чуткой и внимательной собеседницы. Когда пришло время кофе, Мануэль поднялся на ноги.
— Если ты не против, тетя, мы с Лусией выпьем кофе в библиотеке.
— Как хотите. Обо мне не беспокойтесь.
Мы хотели помочь убрать со стола, но Агеда отказалась. Прихватив поднос с кофейными чашками, мы отправились в библиотеку, удивительную комнату, в которой я раньше не бывала.
Переступив порог, мы оказались в прямоугольном зале с камином, в котором весело полыхал огонь. Все пространство вдоль стен занимали книжные стеллажи. Сотни и сотни томов, многие из которых выглядели старинными и дорогими. По сторонам камина стояли два широких кресла, обитые потертой зеленой кожей. Обстановку дополняли художественные альбомы на широких полках, пишущая машинка и коллекция старинных тростей в цилиндрических подставках. Книги и бумаги находились в головокружительном беспорядке, который контрастировал с идеальной чистотой. Мне захотелось сбросить туфли и устроиться в кресле, поджав ноги.
— Добро пожаловать в святая святых, Лусия. Вот она, наша знаменитая библиотека, главное сокровище семьи.
— Теперь я понимаю, почему ты стал историком, — улыбнулась я, оглядывая чудесную комнату. Над камином висело несколько портретов: трое мужчин и четыре женщины. Мне показалось, что это был шестнадцатый век, может быть, семнадцатый.