Я металась по комнате и говорила, не в силах остановиться. За вопросами без ответа последовали оскорбления, не достигшие цели. Я обзывала мужа неудачником, слабаком, болваном, не рожденным царствовать. Чего стоили его жалкие Нидерланды по сравнению с великой Испанией? Или он всего лишь чванливое ничтожество, неспособное возвыситься над собой, чтобы принять немыслимо щедрый подарок судьбы?
Филипп неподвижно сидел в кресле и молча смотрел на огонь. Его молчание только пуще разжигало мою бессильную ярость. Мне хотелось разбить голову о стену, наброситься на мужа, разорвать его в клочья. Я даже помыслить не могла о том, чтобы остаться в Испании без него. Страх и ярость поднимались во мне, как озерная вода по весне, грозя выйти из берегов. Я не сомневалась, что, получив надо мной полную власть, родители немедленно посадят меня на цепь, как галерного раба. Тогда у меня будет меньше свободы, чем у последней невольницы. Охваченная ужасом, сломленная, я бросилась на колени перед Филиппом, заклиная его переменить решение.
Оскорбления не тронули эрцгерцога, но, увидев мое унижение, он пришел в ярость. Филипп отпихнул меня, крича, что ненавидит все, что со мной связано, ненавидит мою темную нищую страну фанатичных священников и лживых, развратных дворян, страну невежд и убийц. Как мне только пришло в голову соблазнять его троном узурпаторов, стоящим на крови и обмане, освященным блудливыми папами? Неужели я не вижу, что все вокруг ненавидят его? Еще ни один королевский двор не знал столько интриг, столько злобы и предательства. Не двор, а логово разбойников, которые уже умертвили его лучшего друга и его самого умертвили бы, если бы смогли. Мой отец не остановится ни перед чем. Одна лишь я не желаю признавать очевидное.
Нет, Филипп ни за что не останется в Испании, быть жертвенным агнцем он не желает. Особенно теперь, когда у него не осталось верных друзей и защитников. Неужели слезы застили мне глаза и я не вижу, что отец готов принести в жертву нас обоих.
Мой Филипп отнюдь не был глупцом. Потом я часто вспоминала его слова, но в тот момент они показались мне чудовищно несправедливыми. Я валялась на полу, зажав руками уши, и кричала, чтобы он убирался, что я больше не желаю его видеть, что он может отправляться на охоту или пьянствовать со своими французишками, которые годятся лишь на то, чтобы подпирать стены во дворцах да танцевать павану[18]. Таким вышло мое прощание с любимым. Филипп уехал, а я осталась в Кастилии, поверженная, жалкая пища стервятников.