— А потом сдала в интернат…
— Ты же знаешь, Мануэль, мне хотелось, чтобы ты проводил поменьше времени с бабкой и дедом.
— Даже не напоминай мне о них. Они так старались сделать из меня образцового испанца, что чуть не сжили со свету, — сообщил мне Мануэль.
— Ну да, мне не раз приходилось спасать тебя от жестокой трепки, — лукаво заметила Агеда, протягивая племяннику шоколад.
— Да, тетя. Ты мой настоящий ангел-хранитель, — засмеялся Мануэль, принимая лакомство.
— Это все, что я могла сделать для бедняжки Авроры.
— А от чего умерла твоя мама, Мануэль?
Тетя и племянник переглянулись.
— От передозировки транквилизаторов. Она покончила с собой в номере отеля в Портофино, — ответил Мануэль.
— Бедная Аврора так и не оправилась после того, как ее выгнали из дома.
— Очень жаль, — проговорила я.
— Да, милая, порой родители причиняют своим детям страшное зло. А хуже всего то, что они это делают из-за любви, — вздохнула Агеда.
— Знаешь, как долго король с королевой не позволяла Хуане уехать к Филиппу?
— Прекрати, Мануэль, опять ты со своей историей!
— Как долго? — поинтересовалась я. Мне хотелось поговорить о Хуане.
— Целый год. В конце концов принцесса вернулась во Фландрию, но их отношения с Филиппом так и не стали прежними.
— Именно тогда, в Испании, стали появляться первые признаки ее безумия. Ведь я права, Мануэль? Хуана требовала, чтобы ее отпустили во Фландрию. Кричала на мать, била служанок, — сказала Агеда.
— Ничего удивительного, — вмешалась я. — Любая женщина придет в отчаяние, если ее разлучат с детьми.
— Вот видишь, тетя? Все дело в точке зрения. По мнению современной женщины, бунт Хуаны был вполне оправдан.
— Я готова согласиться, что с Хуаной поступили несправедливо, но, ради всего святого, она же была принцессой. Ей следовало держать себя в руках. Со многими женщинами случались трагедии и пострашнее, но они не позволяли себе распускаться. Что было бы, если бы все начали закатывать истерики из-за малейшей несправедливости.
— Возможно, мир стал бы чуточку справедливее, — предположила я, думая о маме.
Агеда принялась убирать со стола. Я хотела помочь, но она решительно отказалась.
— Ладно уж, ступайте в библиотеку.
— Мы выпьем кофе там, — решил Мануэль. — Тебе скоро возвращаться в интернат.
На диване лежало черное платье. Увидев его, я снова почувствовала густой приторный вкус шоколада.
— Ой, нет, Мануэль, не заставляй меня это надевать, — взмолилась я, потрогав ткань (мягкую блестящую шерсть искусной выделки). Платье было глухое, с оборками, украшенными белой строчкой. Широкие рукава сужались на предплечьях.