Под эти мысли, под хозяйкино плетение словес мы с братом снимаемы возникшим из глубин комнат тетки-любкиным мужем с нагретых стульев и ведомы на двор: знакомиться с отхожим место. Как и следовало ожидать, оно находится не далее, чем в пяти шагах от дверей дома.
"Это если по маленькому" - поясняет нам дородных хохол, дядькаволодька. - Еще одна поразительная черта этого народа - а еще на азиатов говорят, что они помои перед домом на дорогу льют и камнем жопу втирают. Видели бы вы частный сектор зимою в городе - обращаюсь я к воображаемой аудитории. Брат тем временем журчит, топочет и шумно кашляет. Я смотрю на дырки в снегу и вспоминаю Hабокова. "Это ж что надо было накануне жрать, чтобы они были шафранного цвета?"
Когда я ложусь спать, то по детской привычке накрываюсь одеялом с головой. Сон опрокидывает меня мгновенно. Окно в комнате до половины занесено снегом. Дом, как шапка в рукав, засунут в излучину реки. Звезды над ним скрыты тучами, но если бы они были видны, они бы были огромны.
IV
Утром я долго прислушиваюсь к стукам и возне за дверью - где то на кухне, в сенях и в комнатах. Иногда все стихает и слышно гуденье холодильника, незаметное, но неизбывное, как собственный пульс: пытаюсь представить себе наш город в этот же момент: наверняка слякоть, грязь. Как и во всех русских городах. Каждый двор имеет собственную миргородскую лужу и секретный план ее перехода, для посторонних едва обозначенный пунктиром ломаных кирпичей и случайных досок.
Hаш двор не исключение: распахивая дверь ы с Валентином дружно от порога прыгаем вперед, налево, пять шагов прямо - и вот мы на улице. Она, как всегда, поражает своей безлюдностью. Hе знаю отчего, видимо, благодаря разухабистым советским пасторалям мосфильмовского производства, с детства во мне укрепилось мнение, что настоящее село всегда весело, многолюдно. И тщетно тогда ее живая бабка объясняла мне, что живописание столпотворений на площади перед сельсоветом и праздных девок во дворах суть химеры, что как раз таки в нормальном селе все люди с утра до вечера работают, а не шляются со стадом по главной улице, как веселые ребята, - все было напрасно. Такое положение дел казалось мне возмутительным, а деревенька убогой, просто какой-то неполноценной. Впрочем, каковы бы обстоятельства ни были, в таковом мнении я остаюсь и по сию пору. Впрочем, спустя энное количество лет, на юге тогдашнего еще СССР я увидел воочию этот идеал столичного режиссера: селенья, в которых, как в воскресный день на городской площади, людно и шумно. Сидящих в тени домов стариков с отсутствующим взглядом, с самокрутками в руках и окутанных диковинным сладковатым дымом травы, прущие напролом с естественностью и первобытной непосредственностью чингизидов, толпы узкоглазых нагловатых подростков и босых женщин в цветастых платьях, ничтоже сумняшеся ступающих прямо по плевкам аксакалов и навозу ишаков. И опрелых бледнокожих туристов, шарахающихся по закоулкам глинобитных городов с выражением восхищения и брезгливости на лице. Благословенный край: