Вечером воин по имени Арнвид сварил похлебку из баранины, репы, грибов и овса. Когда она была готова, я отнес миску с дымящимся варевом Эльхстану, который уже спал среди твердых ветвей упавшего бука, натянув до подбородка меховую накидку. Я тронул его за тощее, костлявое плечо. Старик приоткрыл один глаз, скорчил гримасу и пробормотал какое-то ругательство.
— Тебе необходимо подкрепить силы, Эльхстан, — сказал я, опуская миску ему на колени, чтобы он уже сам решал, есть ему похлебку или выплеснуть на землю. — Хотя, наверное, лучше было бы сначала попросить монаха ее благословить, — добавил я, кивая на еду.
Эльхстан поднес миску к лицу, принюхался и неодобрительно сморщил нос.
— Я тоже не думаю, что Арнвид хорошо готовит, — с ухмылкой сказал я.
Старик пробурчал что-то нечленораздельное и жадно набросился на похлебку. При этом он продолжал смотреть мне в глаза так пристально, что я ощутил боль. Эльхстан был для меня отцом, делил со мной кров и еду и, что самое главное, принял меня, в то время как остальные отвергли. Но все это ушло в прошлое. Подобно тому как при пробуждении тают сны, мои воспоминания о том времени рассеивались, заменялись новой суровой реальностью, той самой, которой жаждала моя юность с присущими ей жизненными силами и честолюбием. Я становился частью этого братства язычников, впитывал в себя опыт норвежцев, их верования и предания. Так дерево пускает корни глубоко в землю в поисках воды. Однако каждый такой корешок был подобен гвоздю предательства, вколоченному в сердце старого столяра. Я чувствовал это по тому, как он на меня смотрел, и мне было стыдно.
— Ешь, старик, — сказал я и вытер каплю похлебки с седой щетины, торчащей у него на подбородке.
Внезапно Эльхстан схватил меня за прядь волос над левым ухом и с силой дернул. Я не понял, хотел ли он меня ударить или обнять. Тут старик издал какой-то гортанный звук, кивнул и неловко погладил меня по голове.
— Я вернусь и проверю, что ты съел все до последней капли, — предупредил я, указывая на похлебку, приготовленную Арнвидом.
Затем я встал, чувствуя лицом жар костра, и пошел прочь от старика, тщетно стараясь сглотнуть подступивший к горлу комок.
Позднее в тот вечер воин по имени Аслак прервал наши занятия с Бьорном. Он был таким же худым, как Флоки, с твердыми, упругими мышцами. Я видел его в бою. Он передвигался очень быстро. Его обманные выпады были безукоризненными, этот воин не наносил безрезультатных ударов. В нем была какая-то холодная уверенность. Теперь Аслак хотел сразиться со мной.
— Бьорн и Бьярни научили тебя тому, как сражаются наши женщины, — усмехнулся он, показывая желтые зубы. — Теперь, Ворон, пришло время узнать, как это делают настоящие мужчины.