Заметно шатаясь, англичанин направился к кустам по малой нужде.
Отец Эгфрит выглядел невероятно счастливым. Алый плащ бесследно исчез. Монах снова нацепил свою скромную рясу. Он постоянно распевал псалмы, однако теперь, после того как Флоки Черный познакомил его с древком своего копья, рулады, к счастью, затихли до негромкого бормотания. Сказать по правде, монах был мне больше по душе тогда, когда притворялся мертвым. Куда худшим я счел то, что он, похоже, был благодарен мне за участие в возвращении священной книги, которую теперь сам и нес за спиной. Казалось, получив в свои руки книгу, служитель божий стал выше ростом, набрался жизненных сил. Не я один гадал, какая же христианская магия скрыта под серебряным переплетом, украшенным драгоценными камнями, среди пергамента и чернил.
— Твой ярл поступил мудро, доверив священные Евангелия моим заботам, — с гордостью сказал Эгфрит.
Теперь, когда эта штука была у нас, Сигурд не желал иметь с ней никаких дел. Он даже не захотел на нее взглянуть.
— Книга не могла попасть в более надежные руки, чем мои, — продолжал монах. — Кстати, одно лишь нахождение рядом с чудесными священными страницами может причинять язычнику ужасную боль.
Я удивленно посмотрел на него, а он широко раскрыл глаза и подтвердил:
— Да, Ворон. Книга обладает силой, способной покрывать кожу язычника язвами и поражать гнилью его внутренности. То, что ты смог без вреда для себя вынести ее из церкви Кенвульфа, дает мне основания считать, что еще есть надежда спасти твою душу. Разумеется, очень слабая. — Эгфрит остановился, внимательно оглядел меня с головы до ног и почесал свою выбритую макушку. — Полагаю, тебе предстоит веки вечные гореть в аду. Но небольшая возможность все-таки есть. Разве не начинает бабочка свою жизнь мохнатой гусеницей? — Похоже, монах остался доволен этим сравнением.
— Да мне больше дела до собачьего дерьма, чем до твоей драгоценной книги, монах, — ответил я и уставился на него кровавым глазом.
Маленький человечек отпрянул назад, изобразил крестное знамение перед моим лицом, затем шаркающей походкой удалился, решив поприставать к кому-нибудь другому. Пусть его слова завязали у меня в груди узел страха перед невидимой силой, но я уже выбрал своего бога, который не любил слабых.
Сигурд поручил мне охранять заложников, поэтому я шел рядом с ними, хотя и не думал, что от них следует ожидать каких-либо неприятностей. Руки у парня и девушки были связаны, их окружали язычники, перепачканные кровью, и переполнял ужас, но они до сих пор дышали. Это должно было придавать им искорку надежды — хотелось бы верить, достаточную для того, чтобы удержать эту парочку от необдуманного поступка. Глядя на пленников, я вспоминал собственное отчаяние, которое испытывал, когда был на их месте. Я подумал об Эльхстане, и это воспоминание всколыхнуло во мне грусть. Так весло, погрузившись в прозрачную воду, пронизанную солнечными лучами, поднимает со дна мутный ил. Но старик погиб. Думать о нем было бесполезно, поэтому я наблюдал за заложниками и гадал, от какой жизни мы их оторвали.