Несколько дней мы не могли поговорить, только смотрели по чуть-чуть, словно из бокала отпивали. Дружбы подозрительны, мы это знали, мы избегали друг друга в очереди за едой в кафетерии, в коридорах между уроками. Но на четвертый день она оказалась рядом на прогулке парами вокруг футбольного поля. До окончания учебы нам не выдавали белых крылышек, одни вуали; и мы могли поговорить, только тихо и не глядя друг на друга. Тетки шагали в голове колонны и в хвосте, так что единственная опасность — те, кто рядом. Некоторые были правоверные, могли настучать.
Это дурдом какой-то, сказала Мойра.
Я так тебе рада, сказала я.
Где можно поговорить?
В туалете, сказала я. Смотри на часы. Последняя кабинка, два тридцать.
Больше мы ничего не сказали.
Теперь, когда появилась Мойра, мне стало спокойнее. Можно выйти в туалет, если поднять руку, хотя есть ограничения, сколько раз в день, — они записывают в табличку. Я слежу за круглыми часами, электрическими, впереди над зеленой доской. Два тридцать приходится на Свидетельства. Вместе с Теткой Лидией на уроке Тетка Хелена: Свидетельства — особый урок. Тетка Хелена толстая, когда-то возглавляла франшизу «Следи за весом» в Айове. Свидетельства — ее конек.
Сейчас Джанин рассказывает, как ее в четырнадцать лет изнасиловала банда, пришлось сделать аборт. Ту же историю она излагала неделю назад. Едва ли не гордится этим эпизодом. Может, это вообще вранье. На Свидетельствах безопаснее выдумывать, чем говорить, что нечем поделиться. Но это Джанин, так что, вполне вероятно, это более или менее правда.
Но чья в том вина? вопрошает Тетка Хелена, воздев пухлый пальчик.
Ее вина, ее вина, ее вина, хором скандируем мы.
Кто их подстрекал? Тетка Хелена сияет, мы ее порадовали.
Она подстрекала. Она подстрекала. Она подстрекала.
Почему Господь допустил, чтобы с ней случилась такая ужасная вещь?
Преподать ей урок. Преподать ей урок. Преподать ей урок.
На той неделе Джанин разрыдалась. Тетка Хелена заставила ее встать на колени перед классом, руки за спиной, чтобы мы все видели багровое лицо и текущие сопли. Тусклые светлые волосы, ресницы белые, как будто их вообще нет, исчезнувшие ресницы погорельца. Выгоревшие глаза. Она была отвратительна: слабая, скорченная, пятнистая, розовая, будто новорожденная мышь. Ни одна из нас не желала так выглядеть, никогда в жизни. Секунду, даже зная, что с ней делают, мы презирали ее.
Плакса. Плакса. Плакса.
Мы были искренни, что хуже всего.
Когда-то я себе нравилась. Тогда — нет.
То было неделю назад. Сегодня Джанин не ждет, когда мы начнем глумиться. Это моя вина, говорит она. Я сама виновата. Я их подстрекала. Я заслужила боль.