Джильберт каждый день уединялся для молитвы в укромной комнатке, специально выделенной эмиром. Теперь час времени Джильберт мог посвятить общению со своим Богом.
Однажды, войдя в свою молельню, он увидел, как висящая на стене богатая шпалера шевельнулась и открыла спрятавшуюся за ней дочь эмира.
— Не ожидал, что тут кто-то есть, — сказал Джильберт. — Я тотчас удаляюсь.
Девушка мотнула головой:
— Постой.
— Это непозволительно, мне следует уйти.
— Я хочу больше узнать о твоей вере, — сказала дочь эмира, останавливая его.
Джильберт посмотрел на девушку: может быть, это редкая возможность привлечь в христианство живую душу?
— Что ты хочешь знать о моей вере?
— Хочу знать, почему светлеет твое лицо, когда ты говоришь о своем Боге. Почему ты не боишься моего отца, почему ты так говоришь с ним и даже возражаешь, чего не смеет никто в этом доме.
— Я верю в своего Господа. Будет Его на то воля, и Он спасет меня. Когда наступит мой конец, меня ожидает вечное бытие. Поэтому у меня нет никакого страха.
— Что такое вечное бытие?
Он объяснил, как его учили этому в детстве.
— Я могу принять христианство? — Можешь, если уверуешь в Спасителя.
— Я буду верить.
— Этому надо учиться.
— Ты можешь научить меня?
Джильберт оглядел комнату и сказал:
— Твой отец убьет меня, если обнаружит тебя со мной.
— Значит, ты боишься.
— Нет, этого я не боюсь. Что-то мне говорит, что я должен открыть твою душу для Господа. Такова Его воля.
— Когда ты будешь приходить сюда молиться, я буду здесь. Ты обучишь меня.
— Пусть будет так.
Они преклонили колена, и он стал учить ее молитве.
Так все началось.
Каждый день, придя на молитву, он встречал ее в этой комнате; она быстро усваивала правила обряда. Джильберт сказал, что ей нужно христианское имя, и предложил называться Магольт — вариант Матильды.
— Так называли жену величайшего норманна, завоевавшего Англию и принесшего процветание этой стране и благополучие всем норманнам, таким, как я, которые теперь владеют этой страной.
Девушке понравилось имя, и она с радостью согласилась носить его. Она жила молитвенными встречами с Джильбертом и стала прилежной христианкой. Закон любви к ближнему она приняла всей душой. Убеждать ее в том, что любовь лучше войны, не было необходимости. Войны несут людям бесконечные страдания, и, как женщина, все радости которой сосредоточены в муже и детях, она восставала против страданий и потерь близких в этом бессмысленном занятии. Магольт стала убежденной христианкой. Джильберт задумался, что ждет его, когда эмир узнает, что он обратил его дочь в свою веру. А девушка, прерывая его размышления, забрасывала его вопросами: