Другие чувствовали себя скорее польщенными. Агенту в Гамильтоне, Онтарио, удалось рекрутировать в Ллойдз сорок с лишним канадских врачей и дантистов. В Англии вербовщик по имени Робин Кингсли, у которого отец играл в Кубке Дэвиса за Британию, воспользовался своими уимблдонскими связями, чтобы залучить в синдикаты Лайм-стрит целую раздевалку Имен: Вирджинию Уэйд, Бастера Моттрема и его отца, Марка Кокса, а также жену бывшей первой ракетки Британии Роджера Тэйлора. В 1983-м представитель Кингсли добрался до Моттрема в тот момент, когда тот умывался в ванной после проигрыша парного матча на Уимблдоне. Через десять лет ему пришлось умыться гораздо серьезнее: многие лайм-стритские Имена числились в синдикатах, вовлеченных в финансовые пирамиды LMX, и столкнулись с тем, что их убытки достигают £2 миллионов у каждого. В те времена наживка, на которую клевали группы вроде теннисных звезд, выглядела довольно убедительной: сейчас-то вы молоды, но, весьма вероятно, доел игл и пика своего благосостояния — так почему бы не подумать о том, чтобы ваша куча денег работала на вас и после того, как вы зачехлите свою ракетку? Кроме того, то были 1980-е, эпоха миссис Тэтчер; новые деньги были столь же хороши, как старые, и в этом отношении Ллойдз становился более демократичным. Финансовые условия для вступления смягчились, и на нарушения правил смотрели сквозь пальцы. (Теоретически вы не имели права указывать свое основное жилье в качестве имущества, которое вы декларировали, но Ллойдз охотно принимал вместо этого банковскую гарантию, а поскольку банковская гарантия основывалась на налоге на ваш дом, результат оказывался приблизительно тем же самым.) В Ллойдз хлынули новые деньги. Но одно из отличий старых денег от новых состоит в том, что новые деньги имеют свойство быть более хрупкими. У потомственной денежной аристократии денег обычно больше, чем у нуворишей, — преимущество, когда вы сталкиваетесь с понятием неограниченной ответственности. Более того, обладатели потомственных состояний, дольше имея дело с Ллойдз, скорее могли оказаться в более надежных и более доходных синдикатах. Новые деньги имеют обыкновение вести себя менее благоразумно — и оказываться более легкой добычей. В начале 1980-х, когда развернулась дискуссия о нравственной ответственности в Ллойдз, один андеррайтер жестоко — или реалистично — опустил своих коллег последнего призыва следующим образом: «Если бы Господь не хотел, чтобы их стригли, Он не сделал бы их баранами».
Однако для большинства посторонних наблюдателей Ллойдз в 1980-е был историей успеха: растущее членство, увеличивающиеся доходы, старинная институция, приспособившаяся к современному миру, — символическим доказательством каковой адаптации стало воцарение компании рынка в новых стенах. Здание Ричарда Роджерса, открытое в 1986 году, производит впечатление роскошной архитектурной феерии: это исполненная изящества фабрика денег с самым большим в тот момент атриумом в Европе. Построенное на основе принципов хай-тека, энергосбережения и максимальной эластичности пространства, оно — как центр Помпиду — сконструировано шиворот-навыворот: вся система газовых труб, водопроводных коммуникаций и лифтов вынесена наружу, за счет чего внутри освобождена просторная полость, не загроможденная никакими опорными элементами вспомогательного назначения. Здесь намеренно нет характерных для центра Помпиду ярких цветовых мазков: не считая тусклой желтизны стильных немецких эскалаторов, капельки красного на пожарных колоколах и зеленых цифр, обозначающих этажи, краски приглушены, а мягкое освещение, похоже, позволяет максимально сосредоточиться на таинстве производства денег. Как рассказал мне один человек из компании Ричарда Роджерса: «В сущности, нам было сказано, что мы можем выбирать любой цвет, который нам нравится, до тех пор, пока он будет серым». Результат спровоцировал, вполне предсказуемо, то, что называется «перепалка», в которой, не менее предсказуемо, приняли участие несколько журналистов-неспециалистов, брызжущих слюной по поводу современной архитектуры и подхалимски предвосхищающих реплики принца Уэльского. Также он спровоцировал и пару недурных шуток. Ллойдз, говорили, начался в Кофейне и кончился в кофеварке. Еще говорили, что Ллойдз стал единственным зданием Лондоне, у которого все кишки наружу, а все жопы — вовнутрь.