— Речь идет о бумагах, которые, как вы понимаете, не так уж трудно разыскать. Конечно, наследство невелико. Сам бы я не стал с этой мелочью даже возиться, но сестра— вдова, трое детей… Вы понимаете, пан Стахурский! О, вы восхитительны, пани Неля!
Хозяйка действительно не пожалела своих запасов для богатого и, видимо, щедрого посетителя ― на подносе стояла бутылка французского коньяка, тарелочки с разнообразными закусками.
Сказав Стахурскому, что о делах они поговорят попозже, Заремба настоял, чтобы пани Неля выпила с ними рюмочку, и чтобы помучить сгоравшего от любопытства писаря, несколько минут потратил на комплименты в адрес польщенной его вниманием хозяйки заведения.
Наконец пани Неля покинула их ― в корчму вошли сразу несколько посетителей. Пан Стахурский нетерпеливо облизал губы и спросил:
— Где все это находится?
— Здесь! — согнав любезную улыбочку с лица, сурово сказал Заремба. — Мне стало известно, что один из жителей Кружно прячет еврея–ювелира, присвоившего драгоценности и валюту самых богатых евреев Варшавы. Подробности не буду излагать — тут нас могут услышать. Сейчас я желаю знать: в принципе вы согласны мне помочь? Да или нет? Все, что добудем, — пополам. Вы только посодействуете мне с выездом отсюда. Ну?
— Я согласен, — торопливо кивнул головой пан Стахурский.
— Не спешите! — предостерегающе поднял руку Заремба.
Его не очень‑то обрадовало быстрое согласие писаря: от такого жадного, коварного человечишки можно ожидать всего ― решит, что получит от немцев щедрое вознаграждение, и сразу же после выхода из корчмы потащит в полицию. Нужно посильней загипнотизировать этого мерзавца возможностью обладать драгоценностями, ослепить его блеском золота, да и припугнуть не помешает.
— Не спешите… — повторил Заремба, сжимая руку писаря. — Вы должны взвесить все. Риск, хотя и небольшой, все же имеется. Успех нашего дела зависит от решительности действий и соблюдения полной тайны. Если немцам станет что‑либо известно о драгоценностях… Надеюсь, вы понимаете, пан Стахурский?.. Немцы не любят делиться попавшим им в руки золотом. И они умеют избавляться от ненужных свидетелей. Был человек и нет человека… Вы меня поняли, пан Стахурский?
— Я же сказал… — заерзал на стуле писарь. — Я понимаю…
— Прошу еще раз подтвердить.
— Я согласен, можете положиться на меня. Слово гонору!
— Тогда не будем тратить время даром, — решительно произнес Заремба, поднимаясь из‑за стола.
Через несколько минут Заремба и Стахурский вышли из корчмы. Лицо Зарембы от выпитого коньяка разрумянилось, сияло довольством, писарь, наоборот, был бледен и нервно покусывал губы. Они сейчас же свернули влево, чтобы выйти с базарной площади на улицу, ведущую к северной окраине местечка, и тут Заремба заметил в толпе Пивовара, подававшего ему какие‑то предостерегающие знаки. Народу на базаре заметно прибавилось. Пройдя метров десять, Заремба как бы невзначай оглянулся и увидел идущих позади двух полицаев. Лицо одного показалось ему знакомым. Он напряг память и вспомнил, что однажды хлестал кожаной перчаткой точно такую же физиономию. Да, это был тот полицай, у которого год назад в Ковеле он отобрал задержанного им партизана. Тогда Заремба был облачен в форму обер–лейтенанта… Значит, Пивовар тревожится неспроста. Очевидно, знакомый по Ковелю полицай давно уже следил за дверью корчмы, за которой скрылся бывший «обер–лейтенант», и успел пригласить себе на помощь товарища. Надо полагать, полицая не очень смутило то, что Заремба вышел из корчмы в сопровождении старшего писаря, он‑то знал, в каких разных обличьях мог предстать этот человек, и теперь пойдет на все, чтобы задержать «партизанского оборотня».