И все же не хотелось верить фактам, не укладывалось в голове Юры, что Валерка оказался таким подлым, коварным человеком и отплатил им за доверие черным предательством.
— Вот гильза, — Ковалишин нагнулся, поднимая стреляную гильзу. — Да, это его… От пистолета.
Серовол взял гильзу, без особого интереса сравнил ее с теми тремя, что имелись у него, кивнул головой. Посмотрел на убитого, сказал горько:
— Молчит… Эх, Москалев, Москалев.
— Уже не скажет… — угрюмо подтвердил Марченко. — Все унес с собой в могилу. Надо было тебе, Ковалишин, по ногам его. Высоко взял, пуля точно под левую лопатку вошла. Погорячился ты.
Ковалишин снова виновато развел руками.
— Погорячился… Я ведь хотел предупредительную очередь поверх головы дать, а оно… Главное, если бы он не стрелял в меня…
Неожиданно Ковалишин нагнулся и, брезгливо кривя рот, снял с рукава убитого что‑то беленькое.
— Перышко, — сказал он, показывая Сероволу то, что было зажато в его пальцах. — Голубиное, видать… Пристало…
Голубиное перышко, пушинка… Конечно, взводный сделал логичный вывод, ведь было бы естественным предположить, что пушинка пристала к рукаву пиджака Москалева, когда он возился с голубем. Да, так следовало бы предположить. Но Юра Коломиец, увидев пушинку, зажатую в пальцах Ковалишина, испугался, да так, что в груди похолодело. Первые мгновения он не мог понять, что с ним происходит и в чем кроется причина внезапно нахлынувшего страха. Неужели это перышко! Оно, оно! И то, что Ковалишин нашел его на рукаве Москалева… Ну, и что из того? Ведь все правильно: взводный и стреляные гильзы нашел, и карандашик, и бумажку. Вот, вот, все он нашел ― гильзы, остро отточенный карандаш, папиросную бумагу и даже это перышко. На рукаве…
Перышко на рукаве Москалева казалось Юре каким‑то лишним, искусственным, потому что однажды… «В лесу чего не наберешься…» Вот такое же перышко–пушинку снял тогда Селиверстов с рукава Ковалишина.
Юра тряхнул головой, растер лицо руками, щеки его горели. Он чувствовал себя несчастным, так как понимал, что его рассуждения сумбурны, вздорны. Перышко! Нашел к чему цепляться. На Ковалишине лица нет, влип взводный в историю, перепугался. Каждый бы чувствовал себя неважно на его месте. А все‑таки… Почему? Тьфу ты, напасть, будь она проклята эта пушинка. Надо думать о чем‑либо другом.
Очевидно, никто не заметил состояния Юры. Что касается Серовола, то в эти минуты он не обращал внимания на своего помощника. Со странным выражением лица Серовол внимательно оглядел поляну и вдруг, размахнувшись, изо всей силы, со злостью швырнул гильзы в кусты.