Чероки заморгал. Почерк? Призвание? О чем он говорит? Несколько секунд священник изучал серьезное лицо послушника, потом нахмурился.
— Вы с братом Альфредом обменивались письмами? — с угрозой спросил он.
— О нет, отче!
— Тогда о чьем почерке ты говоришь?
— Блаженного Лейбовица.
Чероки задумался. Хранился ли в монастырском собрании древних документов какой-либо манускрипт, собственноручно написанный основателем Ордена? Немного поразмыслив, священник ответил на вопрос утвердительно: да, оставалось несколько клочков, запертых и тщательно охраняемых.
— Ты говоришь о чем-то, что произошло еще в монастыре? До того, как ты вышел оттуда?
— Нет, отче. Это случилось вон там, — Френсис повел головой влево, — за тремя холмиками, возле высокого кактуса.
— Ты говоришь, это касалось твоего призвания?
— Д-да, но…
— Ты, конечно, не хочешь сказать, — отрезал Чероки, — что ты получил от Блаженного Лейбовица — покойного, слышишь, покойного вот уже шесть столетий письменное приглашение произнести твои торжественные обеты? А ты насмехался над его почерком? Прости, нет из твоих слов получается именно так.
— Ну да, отче, примерно так.
Чероки сплюнул. Начиная беспокоиться, брат Френсис вынул из рукава клочок бумаги и протянул священнику. Бумага была ломкой и запачканной, чернила выцвели.
— «Фунт салями, — начал читать отец Чероки, запинаясь на незнакомых словах, — консервированная капуста, шесть пепси принести домой Эмми». Какое-то время он, не отрываясь, смотрел на брата Френсиса. — Кем это написано?
Френсис объяснил. Чероки задумался.
— В таком состоянии ты не можешь исповедаться надлежащим образом. И мне не следует отпускать грехи, пока ты немного не в себе.
Видя, что послушник вздрогнул, Чероки ободряюще похлопал его по плечу.
— Не тревожься, сын мой, поговорим, когда тебе станет лучше. Я выслушаю твою исповедь после. А сейчас… — Он с беспокойством взглянул на ларец с евхаристией. — Я хочу, чтобы ты собрал вещи и тотчас же вернулся в монастырь.
— Но отче, я…
— Я приказываю тебе, — ровным голосом повторил священник, — немедленно вернуться в монастырь.
— Д-да, отче.
— Итак, я не отпускаю твоих грехов, но, так или иначе, ты хорошо сделаешь, если вознесешь двадцать молитв в знак покаяния. Благословить тебя?
Послушник кивнул, едва сдерживая слезы. Священник благословил его, встал, преклонил колено перед Причастием, взял его и вновь прикрепил к цепочке, висевшей у него на шее. Положил в карман свечку, сложил столик и прикрепил ремнями к седлу. Кивнув на прощание Френсису, отец Чероки сел на кобылу и поехал дальше совершать свой объезд. Френсис опустился на горячий песок и зарыдал.