«Восславим», думал Френсис, корпя над «вечнозелеными». Сейчас он был занят перепиской псалтыря. На миг он прервался, отыскивая глазами место в тексте, и вчитался в смысл. После нескольких часов работы глаза и руки начинали действовать чисто механически. Френсис увидел, что списывает моление Давида о прощении, четвертый покаянный псалом: «Помилуй меня. Боже…, ибо беззакония мои я сознаю, и грех всегда предо мной». Это была смиренная молитва, однако страница псалтыря вовсе не выглядела смиренной: буквица М сияла позолотой, поля переливались замысловатыми лилово-золотыми арабесками, свивавшимися в целые букеты вокруг заглавных букв в начале каждого стиха. Невзирая на смиренное содержание текста, страницы поражали великолепием. Брат Френсис, списывая слова, оставлял на пергаменте пустые места для заглавных буквиц и широченные поля. Специальные художники разрисуют страницы многоцветными узорами. Френсис учился этому искусству, но пока еще не достиг такого уровня мастерства, чтобы украшать страницы «вечнозеленых» книг золотыми виньетками.
«Восславим». Он вновь задумался о синьке. Никому еще ничего не сказав, Френсис начал готовиться к осуществлению задуманного. Он раздобыл тончайшее руно ягненка и несколько недель подряд в свободное время размягчал его, растягивал, разглаживал, пока изнанка не стала безупречно ровной и белоснежной. Тогда Френсис спрятал заготовку до поры до времени. Месяцы ушли на повторный просмотр «Меморабилии» в поисках хоть какого-нибудь ключа к тайне синьки. Он не нашел ничего похожего на закорючки схемы, смысл которой так и остался непонятным. Зато много времени спустя Френсис натолкнулся на страницу из какой-то книги, где речь шла о синьках. Наверное, это был обрывок из энциклопедии. Синьки упоминались там лишь вскользь, и часть текста отсутствовала. Но, перечитав страницу несколько раз, монах начал подозревать, что он и многие переписчики прежде него потратили массу времени и чернил впустую. Белым по темному древние писали не с какой-то специальной целью. Оказывается, существовал такой дешевый и простой способ копирования. А оригинальный рисунок, с которого делалась синька, был нормальный, черный на белом. Френсис почувствовал, что сейчас упадет и начнет биться головой о каменный пол. Сколько же труда и чернил потрачено зря! Наверное, лучше не говорить брату Хорнеру — у старика больное сердце.
Открытие заставило Френсиса ускорить осуществление своего замысла. Копию, призванную восславить Лейбовица, можно было делать без лишних предосторожностей. В перевернутом цветовом изображении никто поначалу и не догадается, над чем трудится Френсис. А некоторые детали рисунка можно будет слегка видоизменить. Нет, он, конечно, не посмеет переделывать по-своему то, чего не понимает, но наверняка хуже не будет, если цифровые таблицы и надписи печатными буквами симметрично расположить вокруг схемы на красивых щитах и свитках. В самом чертеже монах менять ничего не осмеливался — пусть остается точь-в-точь таким же. Однако если цвет не имеет важности, почему бы не выбрать самый лучший? Френсис хотел сделать штуковинки и спиральки золочеными, однако загогулинки были слишком мудреными для золочения, а золоченые квадратики выглядели бы аляписто. Придется делать все эти детали черными, но зато уж линии должны быть цветными, чтобы оттенять значки. С асимметрией рисунка ничего не поделаешь, однако Френсис решил, что хуже не будет, если всю схему обвить виноградной лозой, конечно, не задевая никаких важных деталей. Виноградные листья создадут впечатление симметрии или, уж во всяком случае, придадут асимметрии естественный вид. Ведь когда брат Хорнер разрисовывает заглавную М целым лесом чудесных ветвей, листочков и плодов, да еще и змеей обовьет, ее же все равно можно прочесть. Чем же вся эта красота может повредить схеме?