Я вдруг поймала себя на том, что думаю не только о встрече с Дмитрием Николаевичем, с Натальей Ивановной, с ребятами, но и о встрече с Вишеной. Неужели дорога в Новгород — причина тому, чтобы всё это ожило: Вишена… Алёна… Бревенчатая улица Добрыни… Вся эта история, в которой так сплелись и фантазия и быль.
За оконным стеклом на выцветшем белёсом небе чётко темнеют островерхие макушки ёлок. Еловый частокол высится словно неприступная крепостная стена. Днём и то чего не передумаешь вот так, глядя в окошко, а ночью и вовсе…
Я знаю: за этой зубчатой стеной леса прячутся сёла и посёлки, рассекая лесные заросли, бегут шоссейные дороги, тянутся просеки с линиями электропередач, дымят заводские трубы… Наверное, на всей земле осталось совсем немного не обжитых человеком мест, нехоженых троп. Но сейчас, когда, почти вплотную прижимаясь к окошку, встают на полотне белой ночи сплошной громадой тёмные леса, кажется, что всё здесь осталось таким же нетронутым, древним, как во времена Вишены и Алёны. Я опустила шторку и попыталась заснуть. Но сон не шёл.
Мне представилось, что Алёна, так же как теперь я, возвращается в наш с ней родной город из столицы. «Могло ли так быть? — подумала я по старой привычке и сама себе ответила: — Ну конечно, могло!» Мало ли почему могла Алёна уехать из Новгорода. Может быть, во время пожара сгорел их дом, и они перебрались куда-нибудь к родне. А может, пришлось им уехать и по другой причине. Ведь после всего, что случилось, её отцу Фоме небезопасно было оставаться в городе. Вишена не зря предупреждал, что боярин Ратибор замыслил недоброе. И когда восстание было подавлено, пришлось Фоме бросить и свой домик на улице Добрыни, и кузню у Зверина монастыря и искать пристанища в каком-нибудь другом городе. Впрочем, такой замечательный мастер, как Фома, мог найти работу везде — даже в столице.
Сколько лет я не вспоминала о них и вдруг — опять. Только — удивительное дело — теперь и Алёна и Вишена представлялись мне не такими, как тогда. Они выросли так же, как и я. И Вишена уже не вихрастый мальчишка, а высокий, не по годам серьёзный юноша, и Алёна — не маленькая девчонка, а взрослая девушка. Итак, я еду в Новгород, чтобы повидать старых друзей, поработать на раскопках. А Алёна? Это я придумала быстро: Алёна возвращается в Новгород потому, что получила письмо от Вишены. По-видимому, очень хорошее было это письмо! Я представила себе, как она держит в руках листок берёсты, который переслал ей Вишена с каким-нибудь знакомым гребцом. Почты тогда ведь не было, и письма чаще всего посылали с оказией — по случаю: едут, например, мастера, подрядившиеся на стройку, или купеческая ладья везёт товар на торг в столицу. Читает Алёна письмо, потихоньку шевеля губами, и лицо у неё такое радостное. И вот уже уложены в плетёную корзинку вещи. Алёна простилась с отцом и отправилась… Нет, не на вокзал за билетом, как я. Моя Алёна ехала бы в Новгород не на поезде, не в автобусе и даже не в возке. По летнему бездорожью добиралась бы она не посуху, а по воде. Плыла бы в ладье.