Бенджамен Лайтвуд был первым человеком, встретившим его дружелюбно, когда он прибыл сюда три недели назад. Он и эксцентричный и более старый по возрасту мистер Лайтвуд сразу поладили. Самое малое, что Юджин мог сейчас сделать для Бена, так это проверить — не была ли женщина безбилетной пассажиркой или еще кем-нибудь похуже. Как пить дать надо проверить!
Пират пронзительно заверещал. Юджин взглянул на попугая, который сидел теперь вровень с его плечом.
— Ты у меня не птица, а настоящий эксперт. Скажи, может пробраться «заяц», ну безбилетник, на корабль, который никуда не отплывает?
— Бирэтник! — заорал попугай, споткнувшись на трудном слове.
— Может, да. А может, и нет. Пошли поглядим.
Пират, словно поняв приглашение хозяина, вскочил на его плечо. Юджин поднялся вверх по трапу и двинулся к корме, где были свалены тросы. Однако он беспокоился не из-за корабля старины Бена, а совсем по иному поводу.
Бенджамен Лайтвуд только что прочитал в переводе с русского книжку «Пословицы и поговорки» и теперь беспрерывно сыпал почерпнутыми оттуда изречениями.
«Лучше поздно, чем никогда!»— звучало в ушах его племянницы, и Эдна Лайтвуд почти болезненно ощущала справедливость этой истины. Она вспоминала последнее лето, которое провела на корабле дяди Бена, и снова вернулась к размышлениям о своей жизни — серой и монотонной.
Эдна взглянула на длинные вытянутые сооружения дока. Тут мало что изменилось, подумала она, вот только появилась эта великолепная старинная яхта.
Мачты красавицы яхты были наклонены под таким углом, будто она на полной скорости неслась по волнам, хотя сейчас она смирно покоилась в ремонтных доках, месте временной приписки морских судов.
Как не похожа эта яхта на драгоценную дядюшкину «Колибри», усмехнулась она и стала спускаться вниз по сходням. Она взглянула на два стапеля, потом на топорный грубоватый силуэт старого траулера, переоборудованного дядюшкой Беном. Стоя на трапе, на полпути между сушей и морем, она вдруг испытала странное ощущение, будто вся ее жизнь в одно мгновение пронеслась перед ее мысленным взором.
На берегу осталась будничная, повседневная реальность: ежедневное хождение на службу в библиотеку, книги на полках, такие умные и содержательные, и ее неумелые стихи, которые она иногда пыталась писать в грустные минуты.
Вечерний бриз едва не сорвал с головы Эдны соломенную шляпу с широкими полями, и ей пришлось остановиться, чтобы плотнее пришлепнуть тулью.
Восприятие окружающего мира у ее родителей покоилось на прочном фундаменте суровой морали и прописных истин. Они были отгорожены от живой жизни с ее сложностями и противоречиями крепкой стеной предрассудков. Отец и мать Эдны стремились воспитать дочь в строжайших правилах высокой нравственности. Все это было бы прекрасно, если бы от этой системы не веяло сухой чопорностью и мертвящей скукой. «Тлетворное» влияние романтичного дядюшки Бена им пришлось не по душе. А для дочери это был чуть ли не единственный просвет в ее тоскливом существовании.