— Так Дейрдре твоя жена? — Я с удивлением смотрела на него. — Но ведь ей всего шестнадцать. Ты ей в отцы годишься!
— Она предназначена для меня. Обязана мне жизнью. Мои люди хотели вырвать ее из утробы жены Федельмида, убить еще до рождения! Но я им не позволил. Сказал: «Как можно убить такую красоту!»
— Так она была проклята при рождении?
— Еще в утробе! В чреве собственной матери! И верещала оттуда, завывала, как бешеная! Так сказал Федельмид. А знахарь предсказал, что родится девочка с кудрявыми желтыми волосами и глазами цвета моря — настоящая красавица. И что даже королевы умрут от зависти при виде столь прекрасного и совершенного тела. И еще он сказал: «За свою красоту ты будешь жестоко наказана, Дейрдре. А Ольстер, если ты останешься там, ждут невиданные бедствия». Вот мои люди и хотели убить ее, но я защитил малышку. Спрятал высоко в горах и тем самым спас храбрых парней Ольстера от верной гибели. А потом она вдруг взбесилась! Обманула меня, сбежала с сыном Уислиу. Из-за нее в Эрине много страшных дел наворотили.
Мне очень хотелось узнать, что за страшные дела творились в Эрине, но спросить я побоялась.
— Так ты хочешь спасти ее от…
— От самой себя! — Он взмахнул мечом. — И спасти Ольстер!
— Почему же она не хочет вернуться к тебе по доброй воле?
Он не ответил и поднял меч еще выше.
— Я мог бы одарить ее золотыми кубками и чашами, лошадьми в красных бархатных попонах, медными ширмами с птицами из чистого золота, золотыми яблоками! Я мог бы защитить ее дротиками для метания, надежными щитами, мечами и саблями, целым отрядом, в котором три раза по тридцать воинов…
— И почему же она отказалась от этого?
— Да потому, что Дейрдре страшно упряма. Сама не знает, чего хочет, не различает, где добро, а где зло.
Мне не понравились эти слова. На вид Конор — простодушный здоровяк, но все же себе на уме. Мама всегда советовала держаться как можно дальше от мужчин, которые называют женщин детьми. Мама была «либбер», как тогда говорили, то есть феминисткой, хотя и пассивной, и верила в равенство мужчин и женщин. Я впитала эти идеи еще в младенчестве, но у меня хватило ума не сообщать об этом Конору. Соглашаться со всем, что он скажет, — вот моя единственная надежда на побег.
— Верно, она упрямая, — сказала я. — К тому же только и знает, что нести всякий вздор о настоящей любви и о парне, которого убили.
— Найси был приговорен в тот самый момент, когда она его охмурила.
Я решила пропустить странное слово мимо ушей.
— Зачем я тебе нужна?
Он поднял голову, принюхался, раздувая ноздри. Зрачки его сузились, как у кошки.