Каждый день, прожитый Тессой после ранения, словно снимал с груди Елены один из лежавших на ней камней.
Тесса оставалась в беспамятстве до начала третьей недели. Когда она очнулась, было очевидно, что ей больно, зато не было отмечено никаких признаков инфекции, за что родители выразили сердечную благодарность молодому доктору. Только тогда они узнали о его собственных опасениях и том факте, что Тессе очень повезло. Большинство пациентов умирают от инфекции, а не собственно от ран.
В ту ночь Елена сидела у кровати дочери, держала ее слабую руку и плакала.
Было уже почти темно, но вечер не принес покоя. Одна за другой в окнах зажигались свечи, прогоняя сгущающуюся тьму. Скоро засияют уличные фонари, и сторож начнет выкрикивать часы — не слишком громко, чтобы ненароком не потревожить покой обитателей богатых домов. Карета-другая появятся из-за зданий. Несколько молодых титулованных аристократов напьются и отправятся домой, считая себя невероятно смелыми, оттого что горланят песни во всю глотку. Это Лондон, и улицы здесь никогда не затихают.
С другой стороны, дом Джереда был почти гробницей. Тишина в нем почти не нарушалась. Не было слышно ни шарканья туфель по паркету, ни веселого пререкания в коридоре, ни взрывов смеха, столь характерных для благополучных семей. Как-то незаметно отпала надобность в слугах. Они исчезли. Появлялись лишь изредка, когда Джеред вспоминал о них. Прекрасная память оказалась одним из его недавно обнаруженных талантов.
В руках он держал письмо. Его доставили сегодня днем, и с тех пор он не решался его открыть. Он жадно сломал печать, но потом прижал пальцы к сложенной бумаге, чтобы она не развернулась. Хотел ли он знать о том, что в нем написано? Что-то, казалось, рвалось в его груди. Что-то мерзкое и темное, бьющее черными крыльями. Его душа?
Вот уже почти два часа он бесцельно бродил по своему дому, стараясь набраться смелости. Его пальцы пробежали по клавишам фортепьяно; но он тут же вспомнил, что Тесса не любила петь, говорила, что ее голос — это что-то среднее между вороньим карканьем и человеческим криком. Намек на улыбку заставил его сжать письмо в кулаке. Даже сейчас, на расстоянии, она могла заставить его улыбаться. Он прошел в кухню, не обращая внимания на слуг, безмолвно таращившихся на него. Джеред бросил им пару вопросов, едва ли выслушивая ответы, спустился во двор, походил между домом и конюшнями — вспомнил другую ночь, когда разыгрывал из себя разбойника.
Куда исчезло счастье?
Но знал ли он его когда-нибудь? Скорее всего он гонялся за призраком, старался развлекать себя, придумывать разные увеселения.