NON, JE NE REGRETTE RIEN[6]
Сперва Миха пытался попросту выудить письмо при помощи удочки. Помогал ему в этом деле Марио. Он держал зеркальце и говорил Михе, куда забрасывать и куда подводить «крючок». На самом деле вместо крючка они привязали к леске кусочек ластика, обмокнутый в пузырек канцелярского клея. Главная задача состояла в том, чтобы ластик просто прикоснулся к конверту. Если бы это произошло, Миха и Марио намеревались несколько минут выждать, покуда клей засохнет — и письмо можно было благополучно тянуть наверх.
Марио, кстати, нисколько не ревновал и не завидовал любовным успехам Михи. Он, по его собственным словам, тем временем тоже «кое-что надыбал», а именно — женщину, с которой случайно познакомился в лифте, в доме на шикарной Лейпцигской улице. Выглядела она в точности так, как по его представлению должна выглядеть парижанка: огненно-рыжие волосы, пышной волной ниспадающие из-под берета, толстый свитер с воротником под горло и томик Сартра под мышкой. Она оказалась чуть старше Марио, ей было лет двадцать или чуть больше. Марио и Очкарик ехали в гости, уже поднимались в лифте, очередной раз обсуждая перспективы высшего образования без политической направленности — а вернее, полное отсутствие перспектив подобного образования. Даже медицина — и та исключалась, ибо офицеров Национальной народной армии врачам почему-то предписывалось лечить с особым тщанием. Вылезая на шестом этаже, Марио и Очкарик попрощались с читательницей Сартра обычным «Пока!», а та в ответ вдруг пожелала им «Приятного вечера!». Марио оглянулся — и успел увидеть за закрывающимися дверями лифта многозначительную, плутовато-ласковую улыбку.
— Это была улыбка Моны Лизы! — все еще млел Марио, сидя рядом с Михой на стене. Миха чуть не забыл про свою удочку и про то, что они ждут, когда засохнет клей, настолько не терпелось ему узнать, как дальше развивались события между Марио и Моной Лизой с Лейпцигской улицы.
А Марио, оказывается, успел углядеть, что девушка нажала кнопку тринадцатого этажа, и, очертя голову, кинулся вверх по лестнице. И пока он, не помня себя, мчался по лестнице, он успел подумать: хорошо еще, только на тринадцатый, ведь Очкарик как-то ему рассказывал, что высотные дома на Лейпцигской улице для того только построили, чтобы заслонить небоскреб шпрингеровского концерна. Концерн этот стоял в Западном Берлине почти у самой границы, и ляг фишка иначе, пришлось бы Марио, высунув язык, пилить на самый последний этаж, на всю высоту клятого вражеского небоскреба и даже чуть выше. Не успел Марио обдумать эту мысль во всех ее возможных поворотах и последствиях, как он уже добежал до тринадцатого этажа и успел увидеть, как вроде бы закрывается дверь одного из этажных холлов. И где-то в темноте холла, показалось ему, мелькнула полоска света от закрывающейся квартирной двери… Но тут она снова отворилась, и девушка из лифта очертилась в дверном проеме, она стояла, смотрела на Марио и улыбалась. Пошатываясь, Марио двинулся к ней. Перед глазами было черно, и пыхтел он, как паровоз.