Мы продвигались вперед медленно, напряженно, подготовившись к зрелищу убитого хозяина собаки. Мы старались двигаться как можно тише, хотя в этом не было особой необходимости, индейцы наверняка знали, что это им не сойдет с рук, и вряд ли стали бы задерживаться на месте преступления. Еще в Салеме мы наслышались рассказов об ужасах прошлой войны — так в Англии обычно вспоминают о нашествии датчан. Волосы вставали дыбом от описаний кровопролитий, и стоило только вообразить себе все это, как шаги наши становились тише, каждый треск веточек заставлял нас вздрагивать, а любая тень или шорох крыльев птиц, пролетающих с ветки на ветку, — резко оборачиваться. И вскоре мы набрели на тело Хэрри, молодого человека, который воплотил свою мечту во вращении мельничного колеса, который собственными руками построил дом на краю леса, расчистив землю вокруг, который пел псалмы и гимны и который вчера ночью встал и ушел в темноту, чтобы найти здесь страшную смерть. Нож, пронзивший глотку собаки Ломакса и маленькой дворняжки, не остановил на этом свои черные деяния. В самой чудовищности происшедшего просматривалось какое-то дьявольское мастерство.
Как и описывала Ханна, от Хэрри мало что осталось. Вряд ли стоит детально описывать все подробности. Это выглядело почти символично — как коряво начертанное предупреждение: смотрите, мол, что ждет тех, кому слишком дороги их свиньи и куры, лежите себе в своих теплых постелях, если вам шкура дорога.
Содрогнувшись, я снял пальто и накрыл то, что когда-то было красивым телом молодого человека, со словами:
— Нет смысла нести его назад. Майк, принеси-ка из дома лопату, будь добр. Я устал.
И я опустился в изнеможении на землю.
Когда Майк вернулся с лопатой, мы выкопали могилу, но не сразу решились приблизиться к останкам. Вскоре все было кончено, и мы забросали могилу мягкой пухлой землей, сделав нечто вроде надгробного холмика. Мне пришла в голову мысль о бесконечной доброте и великодушии этой земли, которая порождает и терпеливо носит на себе столь непримиримые вещи, чтобы затем все принять в свое лоно. Минуту назад зрелище тела Хэрри могло навести ужас на самого бывалого и отважного воина, а теперь, прикрытое землей, оно нисколько не привлекло внимания, и можно было пройти мимо, даже не ведая того, что таится под этим надгробием. Оливер Ломакс поднял ружье и произнес:
— Да примет Бог душу твою.
Я всегда считал Оливера хладнокровным и неспособным на проявление чувств, но в этот момент я даже полюбил его.
Мы вернулись к дому Хэрри, и я прикрыл дверь, сквозь которую был виден накрытый стол с завтраком, приготовленным для того, кому уже никогда не вернуться и не почувствовать вкуса земной пищи. Мы обошли все хозяйство в поисках животных, которые могли нуждаться в нашем внимании и уходе. Но двор был пуст. Немудрено, что так отчаянно лаяла собака.