Вскоре после всеобщего выздоровления, Натаниэль обнаружил, что его ожидает делегация в составе Эли, Оливера Ломакса и Мытью Томаса, которые, по словам этого достопочтенного джентльмена, были «обеспокоены» поведением моряков. Крепкие спиртные напитки, по всей вероятности, стали частью их ежедневного рациона, и по вечерам, когда алкоголь начинал оказывать свое действие, кубрик оглашался песнями неприличного содержания, не достойного благородных ушей.
— В своих глухих каютах вы могли не слышать этого, — пояснил Оливер Ломакс. — Но уверяю вас, мистер Горе, это дело требует вмешательства. Здесь наше маленькое суденышко находится в полной зависимости от строптивой стихии. И каждый вечер, подобно дыму жертвенного костра, восходит к небесам наша молитва благодарности за каждый благополучно прошедший день. Молитвы наши не могут омрачаться песнями этих безбожных парней. Это богохульство.
Мы с Натаниэлем начали регулярно посещать вечерние молитвы, которые устраивал мистер Томас на мужской половине. И довольно часто до наших ушей доносились обрывки песен, интригующих своей незавершенностью. Мы даже иногда задерживались у дверей своей каюты или же оставляли дверь неприкрытой, готовясь отойти ко сну, чтобы уловить недослышанные слова. Порой слышимость была превосходной, и однажды после особенно колоритного куплета, Натаниэль сказал, будто извиняясь:
— Не надо забывать, что матросские песни являются результатом долгих лет одиночества и оторванности от дома, желаний, которые не находят своего удовлетворения. Для меня, как для исследователя языка и человеческой природы, они представляют интерес. Но если они оскорбляют твой слух, Филипп, ты можешь прикрыть дверь.
Но мои мысли и чувства не имели ничего общего с оскорбленностью. Каждый из этих грубых парней, вожделенно орущих песенку про какую-нибудь Мэри с белоснежной грудью, рисовал в своем воображении реальную женщину, которую он желал так же страстно, как я желал Линду. Я вполне мог бы всей душой присоединиться к этому вокальному проявлению рвущейся наружу невоплощенной страсти. Когда Ломакс вынес свой приговор, я поймал взгляд Натаниэля, в котором смешались юмор и смущение, заставившие его поспешно отвернуться.
— И что вы предлагаете мне предпринять? — спросил он.
— Поговорить с хозяином, — с готовностью ответил Эли. — Попросить его не выдавать матросам эль и ром до конца путешествия. Предложить ему отдать приказ о том, что любая песнь должна быть только во хвалу и с мольбой к тому, кто правит волнами и ветрами, в чьих руках судьбы тех, кто отважился пуститься в путешествия морские.