— Что случилось, Коцварек? — буркнул он недовольно, подтягивая на ходу ремень с кобурой.
— Вот тут хотят поговорить с Томанеком. Товарищ говорит, что он его дедушка, — отрапортовал солдат.
Услышанное удивило подпоручика так же, как и часового минуту назад.
— Что? С Томанеком? — переспросил он недоверчиво.
— Да, с Иваном Томанеком. Рядовым. Третья рота. Будьте так добры, позовите его, — вежливо попросил Земан.
— Это невозможно, — сказал подпоручик.
— Почему?
— У нас боевая тревога. Никто из посторонних не имеет права посещать казармы, все увольнительные отменены.
— Но я приехал из Праги… — попытался объяснить Земан.
— Это вам не поможет. У нас приказ.
— Я не прошу об увольнительной. Мне достаточно перекинуться с внуком двумя-тремя словами прямо здесь, у ворот. Просто чтобы он знал, что я здесь.
— Нет, — стоял на своем подпоручик. — Приходите завтра.
Это упрямство и нежелание пойти навстречу окончательно расстроили Земана.
— Могу я поговорить с вашим командиром?
— Нет. Его здесь нет.
— А с его заместителем? Политруком?
— Тоже нет. Я же вам сказал: приходите завтра.
— Можно позвать кого-нибудь другого?
— Никого нет. Все уехали.
— Когда же вернутся?
— Не знаю, я не получал распоряжений. Я же сказал: приходите завтра.
После этих слов он развернулся и направился в караульное помещение.
Чертовы мозги цвета хаки, ругался про себя Земан. Бюрократы. Ни шага без приказа сверху. Мы в органах все-таки могли принимать решения самостоятельно. И он вспомнил свое последнее дело — как он против воли вышестоящего начальства расследовал его, опираясь на закон и право.
— Неужели вы не поможете мне? — обратился он к часовому, поскольку офицер уже скрылся.
Но тот не обращал на него внимания. С безучастным видом, сжимая в руках оружие, прохаживался он вдоль ворот.
Двадцать восьмого января майор Земан получил приказ немедленно прибыть в министерство к генерал-майору Житному, имея при себе документы, касающиеся не расследованной до сих пор смерти Марии Маровой. Он знал, что его ждет, но не испытывал страха. Более того, он хотел этой встречи, считал ее своевременной, поскольку у него был козырь, о котором Житный наверняка еще ничего не знал.
Жестом прервав доклад Земана, тот велел:
— Положи дело на стол.
Земан выполнил приказание. Честно говоря, его рукам сразу стало как-то легко: несколько сот страниц протоколов, донесений, заключений и экспертиз весили не менее двух килограммов. Но на сердце не полегчало. Казалось, он отрывает от себя часть своей души. Дело, расследованием которого занимался он несколько лет, приросло к сердцу, точно собственный ребенок, стало частью его самого. Он мог избавиться от него лишь одним путем — завершив. И до этой цели оставался всего только шаг.