— А тебе известно, что твой муж умер? — Элизабет на мгновение закрыла глаза.
— Калеб давно уже не мой муж. Его убили?
— Можно и так сказать. Это была медленная и мучительная смерть — он умирал пять лет. — Прекрасно зная, что потом будет сожалеть о своих словах, Себастьян добавил: — Это ты его убила.
В ее глазах что-то промелькнуло. Что это было — боль? Сожаление? Или ему просто показалось? Показалось, потому что хотелось все это увидеть в ее глазах.
— Как это произошло? — спросила она.
— Когда ты уехала, отец махнул рукой на все. Даже на меня. Все полетело к чертям — он довел до разорения ферму и отправил меня в город, чтобы я сам добывал себе пропитание. А его жизнь сводилась к тому, что он сидел в твоем кресле и постепенно спивался.
Элизабет опустила голову и в задумчивости проговорила:
— Я очень сожалею, но не вижу в этом своей вины. Если бы я осталась жить с Калебом, я бы умерла. Тебя бы это больше устроило?
Себ ударил кулаком по столу. Когда все присутствующие повернули головы в их сторону, он понизил голос до шепота и сказал:
— Отец никогда тебя даже пальцем не тронул.
— Как ты сам справедливо заметил, на свете есть разные виды медленной смерти. Я поступила так, чтобы выжить. Ты можешь обвинять меня за это, но я не могла по-другому. Это правда. — Элизабет окинула взглядом таверну и вдруг спросила: — Это заведение принадлежит тебе?
Себ молча кивнул.
— Здесь очень мило, — продолжала она, — Должно быть, тебе было лет десять-одиннадцать, когда твой отец умер. Кто взял тебя к себе?
С трудом удержавшись от улыбки, Себастьян ответил:
— Никто.
Если это хоть немного расстроило Элизабет, по ее виду этого нельзя было сказать. Она снова стала озираться.
— В таком случае ты многого достиг.
Себу хотелось сказать, крикнуть ей в лицо, что у него есть еще таверна в Денвере, а также доля акций в газете «Эмансипейшен трибюн», и заявить, что во всем этом нет ее заслуги. Но он предпочел промолчать и налил себе еще коньяку.
Элизабет же принялась расспрашивать — словно проводила дознание в суде. И Себ решил рассматривать это как свидетельство того, что он не совсем ей безразличен.
— А эта твоя жена…
Он не мог объяснить, почему они с Люси поженились, поэтому сказал:
— Извини, но я не хотел бы сейчас говорить о Люси. — Она кивнула, затем задала очередной вопрос:
— У вас есть дети?
— Нет.
Снова последовал кивок. А потом Элизабет вдруг потянулась к нему и пожала ему руку.
— Нам обоим было нелегко, — сказала она. — Я прекрасно понимаю, что за долгие годы у тебя, возможно, накопилось много упреков в мой адрес. И разумеется, обоснованных.