Постель была пуста, и по мере того, как воспоминания оживали в ее голове, ей становилось стыдно за свое развратное поведение. Санто, должно быть, подумал, что умер и попал в рай: она полностью отдалась чувствам. Она вспыхнула, вскочила и бросилась в душ.
Санто смотрел на идущую к нему Пенни. Она выглядела очень смущенной, голова была опущена, щеки горели; она осторожно поглядывала на него из-под ресниц. Боже, она была прелестна и снова искушала его.
— Прости, я проспала, — сказала она, подходя к нему. — Кто одел Хлою?
— Ее отец, конечно, — ответил Санто, удивляясь, как легко сказал это.
Они поиграли в мяч в бассейне до завтрака, а когда жара немного спала, Санто предложил прогуляться по округе. Все утро Пенни чувствовала, что Санто не в лучшем настроении: его выдавало легкое раздражение. Поэтому она была рада его предложению. Ей казалось, что он начинает уставать от такого непривычного отдыха; ночь с ней помогла, но игры с ребенком никогда не были частью его жизни. Скорее всего, он летал по всему миру, останавливаясь в первоклассных отелях и посещая светские вечеринки. Чем больше она думала о своем первоначальном предложении провести отпуск на побережье Англии, тем понятнее ей становилось, что он не смог бы сидеть на пляже, строя замки из песка, пробиваться сквозь толпу во время завтрака и коротать вечера в местном пабе. Впрочем, она не осуждала его ценности, ей нравилось это место, вилла и личный самолет, она даже могла бы привыкнуть к такой жизни.
Они нашли деревушку, прилепившуюся к холму, с центральной площадью и красивой церковью, которую Пенни осмотрела, пока Санто присматривал за Хлоей. На площади играли дети, и Хлоя немедленно влилась в их толпу. Пенни была этим довольна. Она присоединилась к сидящему в кафе на площади Санто, который купил мороженое им и всем детям. Как если бы у них у всех одновременно был день рождения, подумала Пенни.
Санто был по-прежнему тих и задумчив, и Пенни больше не могла сидеть просто так, в неведении.
— Что-то не так, Санто?
— Почему ты спрашиваешь? — Его взгляд, холодный и обороняющийся, ясно давал ей понять, что она лезет не в свое дело.
Отступать Пенни не собиралась.
— Ты вдруг замкнулся в себе.
— По-твоему, я не могу посидеть тихо? Мой мир не вертится вокруг тебя…
— Разумеется, нет, — быстро сказала Пенни, уязвленно глядя на него. — Я думала не о себе.
По крайней мере, не только: она бы не возражала, если бы к нему вернулась теплота и заинтересованность, к которым она начинала привыкать. В конце концов, она провела с ним ночь — и вдруг такое, почти полное равнодушие. Что ей было думать?