– Ну да, – в тон мне ответил Максим.
Неподвижно сидящий Радуев был безбород и походил лицом на гостеприимного дауна.
Глаза его тепло и сливочно улыбались.
– В восемнадцать лет штукатур стройотряда, в двадцать один год член Ингуйского комитета комсомола, в двадцать девять лет бригадный генерал, организатор многочисленных терактов; пережил как минимум два покушения, готовил спецгруппы для взрывов на атомных станциях, был задержан, в тридцать пять умер в колисамской тюрьме, похоронен по инструкции, согласно которой тела террористов не выдаются родственникам для погребения, – готовой скороговоркой произнес Максим.
– Кличка Титаник, – добавил я. – Потому что пуля попала ему в голову и на место раздробленной лобной кости вставили титановую пластину.
– Которой на самом деле нет.
– Ну. Ничего нового... кроме того, что он сидит, как в аквариуме, здесь. Что вы с ним делаете?
– Изучаем, – сказал Максим и с мягким гуркающим звуком закрыл дверь. Радуев, не вздрогнув, улыбался, пока его не скрыло.
– Поговорить с ним нельзя? – спросил я, глядя в дверь.
– Нет.
– А это... – задумался Максим у очередной двери, – собственно, это бомж. Ей тридцать четыре года, хотя выглядит... да, несколько старше. Поочередно убила шесть своих новорожденных детей. Мусорная урна, в другой раз прорубь, в следующий – столовый нож... Про одного просто забыла – он пролежал в квартире несколько дней, пока...
Женщина остервенело терла глаза ладонями. Уши ее отчего-то казались сильно обветренными и шелушились, волос на голове было мало. Из-под юбки торчали белые ноги, пальцы на ногах смотрели в разные стороны, словно собрались расползаться кто куда.
Дверь закрылась. Мы прошли еще десять метров до следующего бокса.
Здесь жил насильник: обвисшие веки, обвисшие руки, обвисшие щеки, обвисшие губы, обвисшие плечи. Если его раздеть, на нем всё б показалось будто навешанным и наскоро пришитым. И лоб мягкий – возьми такую гадкую голову в щепоть, и на ней останутся следы твоих пальцев.
Еще десять метров вперед.
Двое лобастых в соседствующих боксах – наемные убийцы. Первый с одним быстро бегающим глазом и другим буквально заросшим перекрученной кожей, у второго маленьких глаз в глазницах не разглядеть.
Последний бокс самый большой, в несколько комнат, вдоль которых можно пройти по специальному, с мерцающим сизым светом, коридору.
В комнатах сидели, стояли и медленно ходили невзрачные дети, пятеро.
Лица их были обычны, не уродливы и не красивы: один русый, один темный, один разномастный – с седым клоком в рыжеватых волосах. Четвертый – то ли бритый, то ли переболевший какой-то ранней болезнью, лишившей его волосяного покрова, сидел повернувшись к нам спиной и, кажется, смотрел на единственную в помещении девочку, рисовавшую очень толстым коричневым фломастером на белом листе непонятный узор.