Если честно, Розамунда всегда предпочитала другое времяпрепровождение. Ей больше нравилось гулять по каменистым пляжам Кеннет и Перрон-Сэндс, скакать за громко лающими собаками на охоте, карабкаться в горы, плавать в озерах. В общем, она бы с радостью занималась чем угодно, кроме устройства великосветских приемов и бесед с напыщенными аристократами. Да это было и невозможно. Ни один из них не явится на прием, если на приглашении будет ее имя.
Чтобы еще больше усугубить положение, она имела наглость попросить герцога заняться с ней любовью. Он сжалился над ней и выполнил ее просьбу в точности. В результате она поняла, что безнадежно влюбилась в него, и теперь будет вынуждена уйти от единственного человека на свете, научившего ее радоваться.
Люк закрыл глаза рукой.
— Ты видишь хоть что-нибудь? — тихо спросила Розамунда. Ее ноги словно приросли к полу, и она все еще стояла в дверях.
— Абсолютно ничего. Иди сюда, — отрывисто приказал он.
Она подошла к кровати и поставила вазу с цветами на столик.
— Что ты принесла? — Он принюхался и сморщил нос. — Уже началась подготовка к похоронам?
— Ну что ты, еще есть надежда. Я же прочитала тебе записку брата. И ты должен проявить…
— Если ты произнесешь слово «терпение», я тебя убью, — перебил Люк.
Ей неудержимо захотелось расхохотаться. В конце концов, истерика — это не только бурные рыдания, но и неконтролируемый смех.
— Вовсе нет. Я только хотела сказать, что тебе надо проявлять больше терпимости к посетителям, чтобы у них не возникало опасений за свою жизнь. — Его губы скривились — то ли от желания рассмеяться, то ли от раздражения.
— Твой букет опять подобран с глубоким смыслом?
— Ну нет, пожалуй. Ворсянка еще не расцвела, но… — Она сама не знала, решится ли договорить фразу. — Здесь есть немного дымянки. Она излечивает от хандры.
Его губы снова скривились.
— Что ж, я это заслужил. Продолжай.
— Лавр для настойчивости…
— Совершенно ненужная черта, — перебил Люк, — если, конечно, перед тобой нет французов или пиратов.
— И глоксиния, обозначающая гордый дух. — Об остальных цветах она благоразумно решила умолчать.
— А что это за знакомый сладковатый запах? — Возможно, ты имеешь в виду туберозы?
— И ты выбрала их для… — Вопрос повис в воздухе.
— Для твоего удовольствия.
— Удовольствия? Какого черта это значит? Для какого удовольствия?
— Ну хорошо, для опасного удовольствия.
— Это уже занятнее, — протянул герцог. Розамунда мысленно поблагодарила Бога за то, что тепличный красный тюльпан — признание в любви — не имеет запаха.
— Что еще?
— Если ты будешь задавать столько вопросов, мне придется добавить болиголов и паслен.