— Тебе повезет, если я не убью тебя.
Карин казалась совершенно спокойной.
— Взгляни на него. Для него важно, что я чувствую, он отдает все, на что способен. Ты же только берешь. На другое ты не способна. Отдавать ты умеешь только приказы, которые все остальные должны беспрекословно выполнять.
— Раньше я не слышала от тебя жалоб.
— Быть твоей шлюхой не просто. Мне пришлось отказаться от вещей, которые стоят гораздо больше, чем деньги.
Взгляд Зовастиной помимо ее воли переместился на обнаженного Мишеля.
— Он тебе нравится? — спросила Карин.
Пропустив вопрос мимо ушей, Зовастина резко сказала:
— Я хочу, чтобы до заката ты убралась отсюда.
Карин подошла ближе, источая аромат дорогих духов.
— Ты на самом деле хочешь, чтобы я ушла? — Ее рука легла на бедро Зовастиной. — Может, лучше снимешь эту одежду и присоединишься к нам?
Она хлестнула любовницу ладонью по лицу. Такое случалось и раньше, но сейчас она впервые сделала это, обуреваемая злостью. Из рассеченной губы Карин потекла струйка крови, и злость в душе Зовастиной переросла в ненависть.
— Убирайся. До заката. Иначе, обещаю, до утра ты не доживешь.
Шесть лет назад. Очень давно.
По крайней мере, ей так казалось.
Она повернула дверную ручку и вошла.
Спальня, как и раньше, была обставлена мебелью во французском провинциальном стиле. По обе стороны камина, отделанного мрамором и позолоченным металлом, стояли два египетских порфировых льва. Совершенно не к месту казалась респираторная маска, висящая по одну сторону кровати с балдахином, кислородный баллон, стоящий по другую, и капельница — мягкий пластиковый контейнер с раствором, подвешенный к стальной стойке.
В центре огромной кровати, разметавшись на подушках и укрытая до пояса шелковыми розовыми простынями, лежала Карин. К сгибу ее руки от капельницы тянулись прозрачные трубки. Ее кожа приобрела бурый цвет и напоминала вощеную бумагу. Ее густые, некогда светлые волосы поредели и спутались в неопрятные космы, а глаза, горевшие когда-то негасимым голубым светом, теперь глубоко запали и смотрели из темных глазниц, как зверьки, пугливо выглядывающие из норок. Щеки исчезли, кожа обтягивала череп, как у мумии, а носик пуговкой превратился в клюв хищной птицы. Шелковая ночная рубашка висела на ее иссохшем теле, словно мешок, надетый на шест.
— Что тебе нужно? — пробормотала Карин. Ее напряженный голос дрожал и ломался. Через трубки, подведенные к носу, в легкие поступал кислород. — Пришла проверить, не умерла ли я уже?
Ирина приблизилась к кровати. В нос ей ударил запах, которым пропиталась вся комната, — тошнотворный запах дезинфицирующих средств, болезни и угасания.