– Ты работай, Юрий Владимирович, продолжай в том же духе! – уже с трудом прожевывая слова, выдавил из себя Брежнев. – А то все, понимаете ли, только просить приходят! Дай им один миллион, дай два! А вот Юрий Владимирович сам приносит! Действуй, Юра! А фотографии эти оставь, я их тут кое-кому покажу! Добренькими все хотят быть!
Андропов кивнул, поднялся, понимая, что время его истекло.
– Давай действуй, мы тебя поддержим! – радуясь, что Андропов уходит, улыбнулся Брежнев и вяло пожал его руку.
Андропов именно этих слов и ждал. Эти слова он и передаст канцеляристу Константину Устиновичу Черненко, который уже поджидал его, чтобы зафиксировать в своих анналах протокол состоявшейся встречи между Брежневым и Андроповым. На заседании очередного Политбюро Черненко доложит о ней и о том, как не покладая рук трудится товарищ Брежнев, не упуская из вида ни одного важного государственного вопроса. Ну а позже, когда прихлебалы Гришина будут нападать на Андропова за чрезмерную активность его спецслужб, Юрий Владимирович сможет своим недругам напомнить эту просьбу Брежнева «продолжать в том же духе», а для него приказ Генерального секретаря – не снижать темпов расчистки авгиевых конюшен – и есть главный жизненный ориентир. Юрий Владимирович прежде всего исполнитель воли Генерального секретаря, не больше, но и не меньше.
– Спасибо за поддержку, Леонид Ильич! – посерьезнев, проговорил Андропов и вышел из кабинета.
На столе стояли чашки с чаем, заварной чайник был накрыт нарядной русской куклой в пышном сарафане. На больших тарелках лежали бутерброды с красной рыбкой, финским сервелатом, с бужениной и с сыром. В фарфоровых вазочках – шоколадные конфеты и печенье. Зоя поджидала Беркутова. И он не заставил себя ждать. Прибежал, виновато улыбаясь. Зоя, увидев его, просияла, стала торопливо разливать чай. Беркутов присел у стола. Зоя тут же положила ему на тарелку три бутерброда, налила чаю покрепче. Сама села напротив.
– Чай уже остыл, но вы так и любите! – улыбнулась Зоя. – А вот я люблю горячий!
– Помню!
Она улыбнулась. Директор был чем-то озабочен, а может быть, и расстроен, однако по выражению его лица всегда трудно было узнать, что творится у него на душе. За годы работы с ним она и сама научилась скрывать свои чувства, но по отдельным деталям уже умела определять настроение Беркутова. Сейчас его что-то тревожило.
– Наш Максимыч все посылочки запаковал в одну большую коробку. На каждой посылочке написано кому, я сам коробку поднимал, она, честно сказать, тяжеловата! Но ты не волнуйся. Максимыч сам внесет ее в вагон, а в Костроме, я уже позвонил, тебя обязательно встретят, погрузят коробку в машину и занесут прямо в номер! Сама за нее не хватайся! – он вздохнул. – Ну вот, вроде бы все!