– Вот и хорошо! Под охраной Лени Б. оно надежнее! – не сдержался Анилин, засмеялся и махнул еще виски. – За упокой грешной души!
– Даю тебе две недели!
– И что потом? Выбросишь на помойку? – снова рассмеялся он.
– Выброшу на помойку! – твердо объявила она.
Муж, сощурившись, зло смотрел на нее.
– Что ты за человек, Вера Петровна?! Твоих родичей советская власть полностью выкосила, ты должна, по сути, смертельно ее ненавидеть! А говоришь и ведешь себя так, точно комиссар в юбке!
Анилина не ответила, продолжала смотреть телевизор.
– Ладно, не дергайся! Давай так: съезжу к отцу, у него юбилей через месяц, доллары отвезу к нему, там не найдут! А после этого решим с разводом! Препятствовать ни в чем не буду, квартиру, барахло, детей, все оставляю тебе! Договорились?
Она молча, не оборачиваясь, кивнула. Муж допил виски, ушел на кухню. Анилина продолжала смотреть похороны. Гремел воинский салют. У многих скорбящих в глазах блестели слезы. Слезинка скатилась и по щеке Веры Петровны.
Анилина, сидя за столом в следственной камере, смахнула слезу, глядя в одну точку. Скачко не сводил с нее глаз.
– Вы можете не отвечать на этот вопрос.
Анилина вытащила платок, отерла слезы.
– Я говорю это к тому, что муж мог принуждать вас к сокрытию преступных денег, а это смягчающее обстоятельство! – мягким тоном уточнил Павел Сергеич.
– Никто меня не принуждал! – сердито выпалила она. – Я, знаете ли, уже взрослая девушка!
В дверь постучали. Вошел лейтенант, отдал честь.
– Товарищ полковник! Вас срочно вызывает товарищ генерал!
Полковник нахмурился, поднялся.
– Лейтенант, напоите чаем Веру Петровну! С печеньем! Печенье у майора Бокова возьмите! Позвоните ему в отдел! Я ненадолго!
И он вышел из камеры.
Весна, буйствовавшая в городе с утра, к вечеру волшебным образом превратилась в осень. Над Москвой сыпал мелкий серый нудный дождик. Горели фонари на Тверском бульваре, девушки, лукаво посмеиваясь, скрывались под зонтами, проходившие мимо юноши заглядывали под них и что-то шептали. В ответ девушки только смеялись и отмахивались.
Антон, прижимая к груди букет красных тюльпанов, вертел головой, он не сразу заметил в расплывчатом от дождя свете фонарей свою избранницу. Но вот она вынырнула из подземного перехода, махнула ему рукой. Он радостно замахал в ответ, подбежал, сунул в руки Марии Ивановны букет и, стараясь быть джентльменом до конца, тут же распахнул над головой своего преподавателя огромный зонт. И они зашагали по улице рука об руку. Мария Ивановна хоть и была лет эдак на десять старше своего двадцатилетнего кавалера, но так легко перепрыгивала через лужицы, что казалась молоденькой задорной девчонкой. «Как же идет ей эта голубая шапочка в облипку, и этот плащ с широким поясом обтягивает талию, такую тонкую, того гляди переломится», – думал он, не уставая любоваться ею, находя в своей возлюбленной все новые неоспоримые достоинства. Жутко хотелось обнять за талию, но приличия не позволяли. Он ограничился тем, что взял ее под руку, но вскоре заметил, что идти в ногу с этим хрупким созданием как-то не очень получается. В какой-то момент он даже обозлился на свой рост: ведь был на голову выше ее и поэтому, когда старался попасть в шаг, чаще попадал в лужу. Несколько раз из-под его больших ступней вылетали грязные брызги, обдавая ее стройные ножки в светлых колготках. Он несколько раз извинялся, а она, словно не замечая ни грязи, ни воды, весело, словно воробушек, продолжала щебетать под его зонтом. А потом вдруг, когда в очередной раз он стал извиняться, резко остановилась, отодвинула его руку с зонтом в сторону, закинула голову – теперь капли дождя омывали ее милое круглое лицо с блестящими карими глазами, – крепко зажмурилась и сказала: