С детьми он вел себя по-иному. Для них у него были наготове соблазны, реально существующие — в виде конфет и жвачек, — и гипотетические, лишь обещаемые: коллекционные марки, видеомагнитофон, яблоки с собственной дачи, вкусный домашний обед.
В университете ему читали курс педагогики. Он сдавал экзамены — Песталоцци, Коменский, Макаренко.
И не забудем, что Андрей Романович много лет работал с детьми. Хорошо ли, плохо ли — но работал. Не всегда же он их совращал. Опыт воспитателя подсказывал ему, кому что посулить.
Это — про почерк знакомств. Был еще почерк насилия.
Удары ножом он неизменно наносил левой рукой, чуть отстранясь от жертвы, чтобы не заляпаться кровью. Он уверяет, что убивал, находясь в каком-то затмении, некоем плотном тумане, однако выбирал вполне определенное положение относительно жертвы. «Я научился не пачкаться… Ножом я работал левой рукой. Пишу правой, а нож, когда режу продукты питания, держу левой…»
Во время многочисленных следственных экспериментов он не раз покажет на макете, как делал это. Он действительно резал людей точно так же, как еду. Тем же манером.
Правда, он утверждает, что человечину никогда не ел.
Проверить это невозможно, очевидцев нет, но каннибальские черты со всей очевидностью присущи его криминальному почерку. Некоторые части тела он — правда, не всегда — откусывал зубами или отрезал одним из двадцати трех ножей («правой рукой оттягивал матку, левой резал…»). Иногда, по его словам, отрезанное выбрасывал, иногда запихивал внутрь ран. Подтверждает, что брал в рот и кусал, но, настаивает, никогда не проглатывал.
Почему же тогда отрезанное и откусанное ни разу не удалось обнаружить?
Куда девал?
«Не помню».
Со слов следователя Яндиева: на допросах Чикатило показывал, что время от времени клал в портфель кастрюльку. Зачем? Мало ли что может понадобиться в командировке. Сколько людей возят с собой кипятильники, никто их не спрашивает — зачем.
Предположим. Но почему тогда несколько раз находили неподалеку от мест убийств следы небольших костров?
У примитивных народов есть поверье, что, съев какую-то часть тела врага или убитого зверя, обретешь силу, ум, отвагу, здоровье…
От зависти и от порождаемой ею ненависти отрезал и выгрызал то, что служит для продолжения рода.
Однажды он скажет: меня всегда раздражало, что у каких-то мальчишек по мужской части все в порядке, а у меня, который на голову их выше, сплошные проблемы.
А без предположений, как доказанный факт, — еще один дикий ритуал: «партизанский». Он носился вокруг уже холодеющего истерзанного тела, размахивал кровавыми кусками плоти и представлял себя отважным партизанским разведчиком из любимых книг. В стане врага он сумел взять добычу…