В. Какие черты вашего характера вы считаете главными? Вы человек общительный или сдержанный, скрытный?
О. Черты характера, свойственные мне, — открытость, искренность необъятная, доброта. А замкнутость, отчужденность — напускное, под влиянием окружающей неблагоприятной агрессивной среды.
Никаких комментариев к этому интервью мы давать не станем. К тому времени, когда оно было получено, интервьюент находился в заключении 20 месяцев. Нам не известно, что побуждало его выставлять себя в лучшем свете, сетовать на судьбу и клясть коммунистическое прошлое. Можно только предполагать: он рассчитывал на смягчение своей участи.
IX
ЛИНИИ ЖИЗНИ, ЛИНИИ СМЕРТИ
1984
Из всех вопросов самый сложный — почему.
Когда он с леденящим душу спокойствием рассказывал следователям о замысленном и совершенном, когда вспоминал — легко или натужно — о происшедшем и содеянном год или десять лет назад, то называл более или менее точно даты, описывал, как выглядели жертвы и во что были одеты, что было у него в руках, как наносил удары, какие сладострастные чувства испытывал, что делал после изнасилования и убийства. Временами отвечал сдержанно, временами — словоохотливо и с подробностями. Он мог ответить почти на все вопросы: когда, где, что, чем, как, куда.
Только не «почему».
«Меня неодолимо влекло…» «Я внезапно почувствовал, что…» «Случайно увидел на автобусной остановке… на улице… возле кинотеатра…»
Резонные мотивы. Убедительные.
Этот мальчик нравился ему больше других? Именно та умственно отсталая девочка была предметом его мечты? Он увидел нечто манящее в облике вокзальной девки?
Нет же, конечно. Все случайно, все по стечению обстоятельств. Непреодолимой, заданной, целеустремленной была только его похоть.
Он хотел. И для него, простого советского человека, испытавшего — действительно, без намека на иронию — немало лишений, жившего нелегкой — действительно — жизнью, терпевшего — действительно — тьму обид, это хотение стало главным. Оно многократно умножалось невозможностью удовлетворить его и нежеланием подавить его.
Не станем сейчас говорить про клинику. Возможно, он безумец. Но и тогда остается вопрос: мог ли он, такой обстоятельный, предусмотрительный, расчетливый, преданный муж, любящий отец, умиленный дед, мог ли он загнать свою похоть внутрь или изгнать ее из себя?
Едва ли не каждый человек хоть изредка, да удерживается от греха нравственными тормозами. И никто не бросит в него камень, если он мысленно раздевает чужую жену или берет на мушку личного врага.
Хотя и это грех.
По не тот грех, который подлежит наказанию.